– Порой взор новичка может заметить то, чего не увидит опытный глаз, – сказал он, всем сердцем надеясь, что это не прозвучит ни слишком робко, ни слишком навязчиво.
Уолсингем, точно взвешивая что-то в уме, взглянул ему в глаза и вновь отвернулся в сторону. Протянув руку к разложенной на столе шахматной доске, он снял с клетки одну из фигур, смерил ее задумчивым взглядом и поставил на столик близ Девена. То была королева – черная королева.
– Дело о королеве Шотландии, – сказал он. – Кто был игроками в той партии? Чего они добивались?
Сия господская непоследовательность нежданно-негаданно перенесла Девена из Ирландии в Шотландию, без всякой видимой меж ними взаимосвязи. Однако, успев попривыкнуть к самым непредсказуемым способам, коими Уолсингем испытывал его интеллект и осведомленность, он тут же собрался с мыслями. Дело это началось, когда он был совсем мал, а может, и ранее (смотря откуда начинать счет), а завершилось еще до его появления при дворе, но королева Шотландии пользовалась в английской политике таким влиянием, какого подавляющему большинству придворных не видать в жизни, и отзвуки ее деяний не смолкли, не утихли по сей день.
– Мария Стюарт, – проговорил он, взяв королеву со столика. То была прекрасной работы резная фигурка из незнакомого дерева, выкрашенная в черное. – Ее бы саму следовало счесть игроком. Но если вы полагаете ее пешкой…
– Особу, сумевшую наладить столь обширную переписку через французское посольство, пешкой счесть невозможно, – сухо сказал Уолсингем. – Занять время ей, кроме вышивания да интриг, было нечем, ну, а количество гобеленов да подушек, что может изготовить женщина, не безгранично.
– Тогда я начну с нее.
Девен задумался, пытаясь вообразить на месте Марии Стюарт себя. Вынужденная, отрекшись от престола, искать убежища в соседней стране, но вместо спасения нашедшая в ней ловушку…
– Стремилась она… пожалуй что, избежать казни. Но если начать с более отдаленного прошлого, она, несомненно, желала освободиться из заточения. Сколько она провела взаперти, двадцать лет?
– Около того.
– Значит, свобода и трон – судя по тому, что я слышал, любой. Английский, шотландский, а то и французский, если удастся вернуть его себе.
Поднявшись на ноги, Девен подошел к шахматной доске. Если уж Уолсингем начал с метафоры, метафорами он и продолжит. Сняв с доски белую королеву, он выставил ее на столик, напротив черной сестры.
– Елизавета и ее правительство. Они – вернее, вы – стремятся обезопасить власть протестантов. И действуют против Марии – как узурпаторши, хотя, было время, ее считали возможной наследницей престола, не так ли?