— Товарищи! — сказала она. Голос ее в мертвой тишине показался слишком громким, даже бестактно громким. — Мы сегодня собрались здесь, чтобы проводить в последний путь нашего замечательного комсомольца Сашу Коновалова, геройски погибшего на пожаре…
Она неожиданно всхлипнула и, нисколько не стесняясь своих слез, не спеша левой рукой достала из кармана красной вязаной кофточки платок, вытерла глаза и лицо и продолжала:
— Мы, взрослые, знаем его вот с таких лет… — Она опустила руку с платком, показывая полметра от пола. — И не дадут мне соврать наши односельчане, если я скажу молодежи нашей: жизнь Саши Коновалова — пример вам всем…
Матрена Елизаровна помолчала, точно хотела еще что-то сказать, потом опять всхлипнула, махнула рукой: дескать, разве скажешь все, что накопилось на сердце? — и отошла к окну.
Ничего этого не видела и не слышала Стеша. Она находилась в состоянии какого-то тяжелого полузабытья. А когда менялся почетный караул, ей стало совсем плохо, и ее вывели в соседний класс.
От десятиклассников на гражданской панихиде выступал Ваня. Хороший оратор, умеющий владеть собой человек, он на этот раз долго молчал, опустив голову и разминая в руках меховую шапку. Говорить он начал, так же не поднимая головы, тихо и невнятно:
— Мы клянемся тебе, наш дорогой товарищ Саша Коновалов, что никогда не забудем тебя! Твоя небольшая, но честная жизнь, жизнь настоящего комсомольца, будет для нас примером… — Он долго собирался с мыслями и пытался подавить волнение, от которого дрожал голос и комок подступал к горлу. — Ты встал в один ряд с героями-комсомольцами: с Зоей Космодемьянской, Сашей Чекалиным, Олегом Кошевым. На твою парту в нашем десятом классе будут садиться только те, кто удостоится чести сидеть там, где сидел ты…
Зина дала невидимую команду выносить гроб. В коридоре оркестр заиграл траурный марш. Гроб подняли Александр Александрович, Федор Тимофеевич, Сережка и Алексей Петрович. Все зашевелились. Алевтина Илларионовна взяла под руку Прасковью Семеновну, но та вырвалась, забилась пойманной птицей и потеряла сознание.
Пока выносили гроб и ставили его на покрытый коврами грузовик, Алевтина Илларионовна и школьный врач приводили в сознание Сашину мать.
— И чего стараетесь, милые? — участливо склонившись над несчастной женщиной, сказала Саламатиха. — Лучше же ей без памяти-то! Чем дольше, тем лучше.
Зина подошла к Мише и сунула ему в руки большой пучок пихтовых веток.
— Иди сразу за школьным знаменем, отламывай по ветке и бросай, бросай на дорогу.
И он шел за знаменем, перед парами девочек, несших венки, плакал, отламывал ветки и неизвестно зачем бросал их на дорогу.