Он вошел в маленький, неуютный кабинет директора и сел на скамейку у стены, ожидая, когда Алевтина Илларионовна закончит разговор с колхозным бригадиром Дарьей Терентьевной.
Вскоре та ушла, и Александр Александрович пересел на стул, рядом со столом завуча. Алевтина Илларионовна встала, подошла к двери и прикрыла ее покрепче.
— Слушаю вас, Алевтина Илларионовна.
— Я еще раз хочу напомнить вам о вашем безответственном поступке на поле. Непонятно, как мог учитель не заметить, что с поля ушли все мальчики! Непонятно, как можно было потом не принять никаких мер, чтобы наказать учеников!
— Мы же достаточно говорили об этом на педсовете. Больше мне сказать нечего, — устало ответил Александр Александрович.
Алевтина Илларионовна пожала плечами и продолжала с возмущением в голосе:
— А ваш ученик Ласкин в школу, видимо, не вернется. Он связался с подозрительными людьми, пьет, играет в карты, сквернословит…
— Наш ученик. Я ослышался? Мне показалось, вы сказали «ваш»?
— Да, я сказала «ваш»! Вы его классный руководитель. Как случилось, что вы не обратили внимания на этого ученика? — придирчиво спрашивала Алевтина Илларионовна.
Она сидела перед Александром Александровичем красная от негодования и смотрела на него светлыми злыми глазами. Когда она сердилась, у нее краснели веки и светлые ресницы казались совсем белыми. В душе Алевтина Илларионовна искренно считала, что глухой человек не может быть учителем, и была убеждена, что Инна Александровна поддерживает Бахметьева только из жалости, а сама с радостью избавилась бы от него.
— Все это объяснимо, Алевтина Илларионовна, — медленно заговорил Александр Александрович. — Вы же знаете, что представляет собой Коля Ласкин. Это человек от природы не умный, не способный, а родители своим нелепым воспитанием сделали его мрачным и озлобленным. Обстоятельства столкнули его с нехорошими людьми. Почва была готова. Вот так это и случилось, Алевтина Илларионовна. А я подобрать ключ к сердцу Ласкина, каюсь, не сумел, хотя и пытался.
Александр Александрович безнадежно развел руками.
— Еще одно, — сказала Алевтина Илларионовна таким тоном, будто отсчитывала провинности учителя, — у меня была мать Стефании Листковой…
— Мачеха, — поправил Александр Александрович.
Алевтина Илларионовна вскинула плечи; это означало: мать или мачеха — все равно.
— Листкова недовольна вами. Говорит, что вы поощряете роман Стефании с Коноваловым, не учитывая, что для романов не пришло время, что Коновалов стал хуже учиться из-за этого…
Алевтина Илларионовна встала. Она говорила уже не от имени мачехи Стеши Листковой. Она искренне возмущалась Александром Александровичем.