Вот почему и сегодня, когда Балабуха постучал ногтем по барометру, это было скорее следствием старой привычки, чем необходимостью.
Угадав, почему капитан с досадой отдернул руку от барометра, стармех сказал:
— В порту почти не осталось купцов, и караван благополучно прошел траверз Моржового.
— Обидно слышать. Гурий Лукич, барометр падает, а мы, как торговая лайба, кранцы трем. Радист от скуки маникюр наводит.
Стармех пожал плечами:
— Война, Никитич, — чего ж ты хочешь? Погоди, наступит вот мирное время, вспомнят и о нас. Знаешь, какое мореходство будет? Только лови сигналы…
Балабуха звучно отхлебнул напиток, который стыдливо именовал «чаем», и в сердцах стукнул стаканом по столу.
— Попрошусь тралить, ей-богу, попрошусь!
— Только тебя там и ждут… Как же насчет помпы? — напомнил стармех.
— Что же, забирай. В море одни военные… Займемся маникюром… — Он обернулся к тихонько сидевшей Элли. — Можешь идти! — И, когда она вышла, насмешливо сказал стармеху: — Мы с тобой ворчим, а, может быть, оно и к лучшему, что работы-то нет? С нашим детским садом далеко не уедешь.
— Из-за своих девушек мы не сорвали ни одного задания, — укоризненно покачал головой стармех.
— Еще не хватало, чтобы задания проваливать!
— Ты имеешь что-нибудь против Глан?
— Баба — она и есть баба. А больше ничего не имею.
— Плохой она штурман?
— Слушай, Лукич, ты это брось! Мне твоей агитации не требуется. Глан и штурман неплохой, и все такое прочее. Однако… с бабами предпочитаю иметь дело не на корабле. Небось не на дачной линии плаваем.
В дверь просунулась белокурая головка радистки Медведь:
— Товарищ капитан — «SOS»!
— Передайте порту.
— Наши позывные, товарищ капитан, — захлебываясь от волнения, словно сигнал чьего-то бедствия доставлял ей огромное удовольствие, быстро заговорила Медведь. — Радиограмма адресована непосредственно нам, понимаете? Нам, на «Пургу»! Понимаете?
— «Пурге»? — сдерживая наползающую на лицо радостную улыбку, спросил Балабуха так, будто и для него это было долгожданной и редкой радостью.
— Точно так.
Капитан и стармех переглянулись. И тут тон его резко переменился. Обычным твердым голосом, каким говаривал в былое время при получении вызова, он спросил:
— Что за судно?
— Английский пароход «Мария-Глория». Семь тысяч тонн. Горит пенька.
— Вызови порт, — бросил Балабуха радистке и, нахлобучив до ушей старый малахай, поднялся в радиорубку.
Разговор с портом был короток. Разрешение на выход получено, назначен эскорт из двух сторожевых катеров на случай встречи с лодкой или самолетом противника.
В плаще поверх шубы, в рукавицах и бахилах до бедер, Иван Никитич вышел на верхний мостик. Элли уже стояла там. Она была одета так же, как капитан, и теперь никто не признал бы в ней женщину. Живой стройный юноша с тонким лицом и горящими глазами отдавал распоряжения работавшим на палубе матросам.