– Я весьма наслышан о вашем плебисците, Герман Густавович, – протараторил на французском барон уже почти в дверях. – Думается мне, некоторые из ваших подчиненных уже поспешили сообщить о нем… куда-то. Вы отважный человек, господин Лерхе. И обладаете завидными связями в столице и при дворе. Однако же эти заигрывания с чернью наверняка не по нраву придутся… кому-то.
Действительный статский советник кивнул мне, как равный равному, на прощанье, и скрылся в ночи. Оставив меня мучиться догадками, о каких именно опасных господах он меня пытался предупредить.
Впрочем, коньяк и усталость вместо закуски отложили все вопросы до утра. А потом нужно было делать внушение губернским и окружным землемерам – заставлять их отрывать седалища от удобных мягких кресел в присутствии и отправлять в поля, на рекогносцировку.
Потом примчался возбужденный Чайковский. Требовал немедленно организовать кирпичный завод в двух верстах к северо-западу от Судженки. Какой-то черт унес моего бравого генерала с тракта к будущим угольным копям, где он и обнаружил, по его словам, замечательные, просто восхитительные огнеупорные глины. Идеальные для устройства доменных печей.
Будто бы я сам не знал, что эти чертовы глины там есть. Только я-то в отличие от излишне расторопного металлурга планировал начать их разработку уже после того, как туда будет проложена дорога. А как, спрашивается, вывозить готовую продукцию? В объезд, через Троицкое? Напрямик, по сопкам и буеракам?
Собрали совещание. Хотя мне крайне этого не хотелось, пригласили губернского ревизора по размещению экспедиции ссыльных, губернского секретаря Прокопия Петровича Лыткина. Этот пожилой чиновник входил в клику первейших по присутствию ретроградов, был, как говорится, правой рукой председателя Казенной палаты Гилярова. Так что, едва появившись на пороге кабинета, он сразу же принялся испытывать мои нервы на прочность.
Я понимаю, что и сам не идеальный. Что бывают у меня приступы ярости и трудно мотивированной агрессии. Но так же нельзя! Сидит, едрешкин корень, этакий божий одуванчик в засаленном мундирчике и тряпичных нарукавниках, смотрит на меня блеклыми, бывшими когда-то давным-давно голубыми, глазками и на любое мое предложение вещает: «Никак не возможно, ваше превосходительство». И номера инструкций, гад, по памяти цитирует. А быть может, и изобретает на ходу – поди теперь проверь!
Илья Петрович мой в пять минут весь энтузиазм растерял. Вроде жизнь уже прожил, много всевозможных чиновников встречал и сам немалые посты занимал, а методов борьбы с такими вот крючкотворами не ведал.