Маргарита спохватилась:
— Постой… Ты же не спросил, куда ехать.
— В Сочи, куда же еще. Ежу понятно. Въедем в город — тогда и спрошу.
— В «Жемчужину», — сказала она. — Знаешь такую гостиницу?
Он кинул на нее насмешливый взгляд:
— Кто ее не знает! Она у нас главная. Или… может, «Лазурная» чуток поглавнее. — Он размышлял, сопоставляя достоинства двух отелей. — Да, та поглавнее. Давайте я вас лучше в «Лазурную» отвезу.
— Нет уж, в «Жемчужину». Мне поглавнее не нужно.
Сейчас ей почему-то нравилось болтать с этим юным лихачом.
— Как тебя звать-величать?
— Завьялов Константин, — ответил он, пытаясь придать ломающемуся голосу как можно больше солидности.
— Не обидишься, если я буду называть тебя просто Костей?
— Обижаться — на вас?! — Его так поразило это нелепое предположение, что он позабыл о контроле над голосом и сорвался на подростковый дискант. Смутился. Замолчал.
И, забывшись, засвистел, да так мастерски, что-то сложное, старое, джазовое. Если б он исполнял такое со сцены — деньги у него точно водились бы.
— Это не из «Серенады солнечной долины»?
— Не… Это «Сатин дол» — «Шелковая кукла», — и он опять залился соловьем.
Маргарита дослушала мелодию до конца. Потом спросила:
— Ты что, непротивленец? Может, кришнаит?
— Как это?
— Ну, тот лысый тебя дубасил, а ты пальцем не шевельнул: почему?
— Так то мой отец.
— Ты совсем взрослый, неужели до сих пор боишься его?
Костя глянул на спутницу оскорбленно:
— Боюсь? Ну вы скажете. Просто я стариков не бью.
— Разве он старик?
— А то кто же!
Ишь ты, рыцарь! Константин Завьялов нравился Маргарите все больше и больше.
— А тебе-то сколько, Костя?
Он с минуту подумал, врать или не врать. Очень уж хотелось казаться постарше. Все-таки решил сказать правду, хоть она и была, по его мнению, позорной:
— Семнадцать… будет через месяц.
— И уже на такси работаешь? Права вроде бы только совершеннолетним дают.
— Это по закону. А у меня — по блату. У нас семья знаете какая? Знаменитая!
— Чем же она такая знаменитая? — улыбнулась Маргарита, глядя на Костину застиранную футболку и его потертые джинсы с прорехами, явно не по моде прорезанными, а естественного происхождения.
— А у нас все водилы. Отец таксист, — Костя поморщился при воспоминании об отце, а все же говорил о нем с гордостью. — Братан таксист. Дядья таксисты. И дед мой таксистом работал. А дед моего деда — то есть мой прапрадед — тот еще на лошадях. Был начальником здешнего извоза. А сам я с трех лет за рулем. Меня папка… отец то есть… с собой всегда на работу брал.
— Ты небось тогда еще до руля не доставал?
— До руля-то доставал, я ведь у папки на коленях сидел. А до тормоза — никак. Так мы и управлялись: я руками, он — ногами. Когда без пассажиров, конечно.