В гостинице он вытащил из кармана телефон и набрал номер своего покинутого русского дома. Долго-долго тянулись, плыли гудки. Никто не брал трубку. И его обдало изнутри кипятком. «Ничего, не дрожи, она просто спит. Просто уснула. И не слышит телефон».
Гостиничный номер трещал от сухости. Высокогорье. Интересно, когда-нибудь здесь идет снег? Кто-то пел под окном. Весело и красиво. Ром заслушался. Голоса удалились, растаяли. Надо спать. Завтра симпозиум этот космический. И у него доклад о планетах, открытых около ближайших звезд-карликов. Есть ли там жизнь? О, вполне вероятно. Возможно, что там есть жизнь. Карлик горит долго и неостановимо. На взгляд живого существа – вечно. Человек, бедная мыслящая жизнь, жонглирует маленькими шарами времени. Ему никогда не обнять звезду. А он все тянет, тянет руки.
Ром уснул с трудом. Телефон улиткой полз по гостиничному ковру. За окном переливался, горел и вспыхивал огнями Мехико, до самого утра.
Утром холодный душ, бритье, белая рубашечка. Ром с сомнением глянул в зеркало на свои торчащие светлые волосы, зло пригладил их мокрыми ладонями. Карлики, желтые, красные, белые, черные! Наше Солнце тоже карлик. Маленький желтенький карлик. Однажды взорвется и превратится в красный гигант. Огонь дойдет до орбиты Юпитера и съест с потрохами все планетки: Меркурий, Венеру, Марс. Ну и нас, само собой.
Потряс головой. Брызги разлетелись. Рассмеялся. Опять набрал номер бабушки. Гудки. Гудки. Не думать ни о чем плохом. Это запрещено.
На симпозиуме, в университете, чужие лица плыли мимо него, как холодные планеты. Он внятно читал доклад, и люди слушали его. А он слышал свой голос издали, из-под потолка. Акустика, реверберация. Пустота была полнотой, он чувствовал это. «Бабушка, бабушка, что с тобой?»
Пообедал в университетской столовой. Обжегся неведомым блюдом: ох и перца навалили, от души! Мотал головой, дышал как дракон: огнем, высовывал язык и обмахивал его салфеткой. На него косились, над ним хохотали и потешались, но необидно. Попробовал другое: тот же результат. У них тут все такое, что ли, жгучее?
«Жизнь вообще жжется, парень. Ты знаешь об этом?»
Сам себя спросил – или голос извне? Запил пожар во рту чашкой кофе. В кофе тоже будто сыпанули горсть перца.
Снова зал, снова спиралевидно, цветными галактиками, вихрились люди. Людские реки текли и обтекали Рома. Тоска сжимала сердце и отпускала, и сердце зависало в невесомости, посреди прозрачного простора. Он говорил с людьми, записывал за ними в тетрадку умные слова, улыбался им, старался быть оживленным, вежливым, знающим.