Накатило омерзение; я сплюнул и потянулся разорвать злосчастную книгу надвое, но на глаза вовремя попался экслибрис. Ну нет, от этого тома еще выйдет прок!
– И что это было? – спросил маэстро Салазар, протягивая мне принесенную из комнаты бутылку.
Ответа он не дождался. Я лишь неопределенно пожал плечами, забрал грушовицу и ушел в спальню, не забыв прихватить с собой и «Рассуждения о нереальности нереального». Там уселся на широкий деревянный подоконник, зубами выдернул пробку и надолго приник губами к горлышку запрокинутой бутылки. Внутрь потек жидкий огонь, но я не остановился, пока не ополовинил сосуд, ведь разочарование жгло куда сильнее алкоголя. Да еще желтело за облаками разбухшее пятно полной луны…
Нестерпимо хотелось напиться и забыться, этому славному процессу и посвятил остаток вечера. Никаких сложностей с накачкой алкоголем не возникло: ужин я проигнорировал, а грушовица оказалась на диво забориста, развезло меня очень быстро. В голове приятно шумело, отступили тревоги и заботы, оставило даже разочарование.
Да и с чего мне убиваться? Пусть «Размышления о нереальности нереального» и не помогут спасти душу несчастного братца, зато теперь предельно ясно, что ритуал был обречен на неудачу изначально и не имело никакого значения, провели бы его должным образом до конца или нет. Моей вины в случившейся катастрофе не было, но вот брат…
Я упустил его, не смог остановить! И кто бы теперь подсказал, как загладить тот роковой промах! Впрочем, и это режущее душу застарелой болью переживание в итоге утонуло на дне бутылки. Там еще что-то плескалось, когда я повалился на кровать, не став даже толком раздеваться; ограничился лишь тем, что стянул туфли и камзол.
Навалилось головокружение, комната начала раскручиваться перед глазами, словно реальность рвал эфирный смерч. Пришлось подняться и привалиться спиной к изголовью, тогда наваждение отпустило. Так и просидел, пока не появилась Марта.
Ведьма расшнуровала и стянула через голову платье, тихонько зашипела от боли и очень медленно и аккуратно улеглась на кровать рядом со мной. Белоснежно-бледная девичья кожа пестрела многочисленными синяками и кровоподтеками; маэстро Салазар скидок новоявленной ученице не делал и бил пусть и не в полную силу, но предельно жестко.
– Сил нет, – пожаловалась Марта, опуская заслонку ночника.
– Спи, завтра легче не будет, – сказал я и закрыл глаза.
Проснулся среди ночи. Штору никто задернуть не удосужился, и луна светила в лицо своей мерзкой желтизной. Голову ломило, в ушах звенело, пересохла глотка. Я пошарил рукой в сгустившейся за кроватью темноте, ухватил кувшин и надолго приник к его горлышку. Напился, но часть воды пролилась на грудь, пришлось стягивать мокрую сорочку через голову. Заодно избавился от штанов, а после и от исподнего.