— Бог с ними, с вагонами! — Подойдя к образам, он перекрестился. — Ну вот, еще одна гроза пронеслась мимо…
Бембеев в ту тяжелую ночь находился в казармах башкирского полка, — полк этот входил в состав бригады, которой командовал Валидов, — в казарме было холодно, не спалось. В дежурной комнате сидел прапорщик Потапов, обложившись книгами, делал выписки — он собирался сдавать экзамен на чин подпоручика — так что дежурство выпало весьма кстати.
В первом часу ночи Потапов отлучился по вызову, вернулся озабоченный, сдернул с рукава повязку дежурного, растолкал калмыка:
— Поднимайся, уходим отсюда!
Бембеев все понял, молча, несколькими поспешными движениями натянул сапоги, подхватил шинель и выбежал вслед за Потаповым на улицу. В лицо ему ударил жесткий порыв снега, вышиб слезы и перехватил дыхание.
— Что случилось? — просипел он на бегу.
— Башкирцы вздумали поднять восстание. Всем русским офицерам велено явиться в распоряжение коменданта города.
— Но я-то не офицер…
— Ты — наш.
Через несколько минут их остановил пеший патруль. Один из казаков снял с плеча карабин и повелительно поднял руку:
— Куда направляетесь?
— К коменданту Оренбурга капитану Заваруеву.
— Пропуск!
— Не успели получить, браток, — в голосе Потапова послышались виноватые нотки.
Казак приподнял карабин, на лице его возникло недоверчивое выражение, в глаза стремительно натек свинец.
— Поворачивай оглобли назад, — зычно скомандовал он, — пока я добрый.
— Браток… — произнес Потапов, но казак не дал ему закончить фразу, угрожающе приподняв ствол карабина.
Прапорщик скосил глаза на своего спутника, увидел на плечах Бембеева погоны с цифровым обозначением башкирского полка и понял оплошность.
— Разворачивайтесь! — рявкнул казак что было силы.
Возвращаться в казармы было нельзя. Пробиться в комендатуру не удалось. Да и неизвестно еще, чей это патруль.
Через несколько минут, около высокого темного забора Потапов остановился, прижался спиной к ограде. Он поежился, втянул голову в плечи, напряг мышцы — включил «внутреннюю печку», зная, что, когда замерзаешь, надо сжаться в КОМОК.
На его бровях блестел иней, край башлыка сделался белым, волосатым от снежной махры.
— Убей бог, не знаю, куда и к кому идти, — тихо, без всякого выражения в голосе, проговорил он. — Оренбург для меня — чужой город.
Калмык встал рядом.
— Сейчас прикинем… — забормотал он озабоченно, перебирая в памяти людей, у которых можно было бы переждать ночь. — Прикинем, к кому можно напроситься в гости на галушки.
Пешую команду, воевавшую когда-то под началом Дутова, разметало по разным частям — в ненасытную печь гражданской войны шли любые дрова. Калмык с Потапычем попали в башкирский полк, Еремеев находился при атамане, Удалов с Кривоносовым остались в казачьем полку, Ивана Гордеенко, кособокого после ранения на Кувандыкских высотах, определили в обоз, с ним также находился и Пафнутьев — хорошо, хоть живы все были. За одно это надо было молиться каждый день Богу, кланяться в пояс…