В тот декабрьский, короткий, как прыжок вороны на снегу, день потеплело, откуда-то из глубин степи прибежал влажный ветер, обласкал людей — слишком мягким он показался измученным казакам, на их худых небритых лицах появились невольные улыбки. Ветры в здешней степи бывают совсем другие — жестокие, напористые, в несколько минут они могут превратить человека в груду мерзлых костей, в известняк — камень, который подрядчики привозят в кыргызские села для строительных нужд. Если гранит рассыпается на морозе в пыль, превращаясь в груду песка, то известняк кряхтит, ежится, стонет, будто живой, но пятидесятиградусную студь переносит без особых хлопот и среди кыргызов ценится очень высоко.
Пафнутьев с самого утра ощущал в желудке некое сосущее жжение, пламя это надо было обязательно погасить, иначе, казалось, мучительный огонь уже никогда не потухнет. Когда справа, в сумраке, стали проплывать очертания дувалов — колонна проходила очередное селение, — Пафнутьев, видя, что заслона нет, отцепился от верблюжьей шлеи и поспешно откатился в сторону.
— Ты куда, казак? — прокричал с верхотуры верблюжьих горбов старик купец, устроившийся меж них с баулом в руках.
— До ветра. По малому делу.
— Смотри, не пропади, — предупредил его купец. — Догоняй скорее.
Дутовцы в эту пору шли через селения, которые не поддерживали атамана, продукты там продавали под большим нажимом, из-под винтовки. Когда кыргызов спрашивали, почему они поддерживают красных, те морщились, будто у них болели зубы, и отвечали:
— Старая власть надоела!
Еда в селениях была, но Дутов старался брать там продукты лишь в крайних случаях — с одной стороны боялся, что подсунут что-нибудь отравленное, с другой — казаки рисковали во время торгов сцепиться с кыргызами, а это обязательно привело бы к большой беде. Поэтому атаман предпочитал время от времени пускать под нож коня или верблюда, ходить между кострами и уговаривать:
— Потерпите немного… Скоро все кончится.
Пафнутьев слушал атамана и злился: «Скоро-то скоро, да только не очень-то… Тебе, борову жирному, на лошади ехать, да из рук вестового коржиками кормиться, а нам каково?»…
По едва приметной тропке, проложенной между сугробами, Пафнутьев пробрался к дувалу, заглянул в него.
Во дворе, в углу, лежали два верблюда, смачно пережевывая жвачку, к ним жалось штук пятнадцать овец. Ни верблюды, ни овцы для Пафнутьева интереса не представляли, он подпрыгнул, вполз на стенку дувала животом и оглядел двор внимательнее — вдруг хозяйка вынесла кастрюлю с варевом остужаться или, например, собачью миску с едой — еду у собаки он отобьет. Но ничего этого, да и собаки во дворе не было.