Кривоносов будто почувствовал, что над головой его завис меч — есаул как и атаман Дутов в последнее время, перестал выходить из дома, сделался замкнутым, задумчивым.
— Что с вами происходит, Семен? — удивляясь, спрашивала у него Ольга Викторовна. — Уж не заболели ль?
— Нет, не заболел, — твердым голосом отвечал Кривоносов. — А насчет того, что происходит… не знаю, Ольга Викторовна.
— Что-то все-таки происходит.
Темным январским вечером к ним в дом зашел Абдулла, подул на озябшие руки — ни перчаток, ни рукавиц морозоустойчивый татарин не носил, жаловался, что быстро теряет их, — проткнул Кривоносова недобрым черным взглядом.
— Ты бы зашел как-нибудь к нам, — сказал он.
— Зачем? — угрюмо спросил Семен.
— Дело есть.
— Не могу. Я с нынешнего вечера заступаю на внутреннюю охрану квартиры Александра Ильича.
— Тебя вроде бы в списках часовых не было… — озадаченно сомкнул брови татарин.
— А ты чего, Абдулла, грамоте сумел обучиться? Списки часовых уже составляешь? Сам?
Скулы у татарина покраснели: он был неграмотным.
— Нет, отец Иона говорил, — пробормотал он. — Так ты все-таки загляни к нам.
Абдулла вновь стрельнул в Кривоносова недобрым взглядом — будто пару пуль всадил в казака. Кривонос все понял, сжал губы в иронической скобке.
— Не обещаю, Абдулла, — сказал он, — не обессудь.
Ни хитрый татарин Абдулла, ни умный проницательный отец Иона не сумели выманить Сеньку Кривоносова из атаманского дома, и в конце концов отец Иона махнул рукой:
— Ладно, пусть живет. Тем более, нас атаману он не заложил.
Февраль в Суйдуне стоял суровый, с таким ветром, что на улице невозможно было открыть рот — ветер сразу же запихивал в него жесткий крупитчатый снег. Кривоносов мрачно поглядывал из-за занавески в окно, ежился, словно ему было холодно, хотя в доме было тепло — в дутовской квартире топлива не жалели, — шмыгал носом и вспоминал своего фронтового приятеля Африкана Бембеева… Вовремя ушел Африкан из Суйдуна. Где-то он сейчас? Жив ли?
По ночам ему все чаще и чаще снилась родная станица, длинная улица, освещенная солнцем, полная незнакомого народа, в основном женского пола; плетни, которыми были обнесены казачьи подворья, колы с повешенными на них горшками, подсолнухи с яркими золотыми шапками, кусты чубушника…
Мужских лиц не было, только женские, и Сенька, пребывая во сне, недоуменно шарил глазами по сторонам, гадал, а где же мужики? Куда они подевались? Не было Кривоносову ответа. И от того, что не было ответа, делалось тревожно, сумеречно, сердце билось заполошно, безуспешно пыталось выпрыгнуть из грудной клетки, найти выход, но не могло отыскать его.