На этот раз пожиратель лапши конкретно оторвался от своего дела и уставился на меня так, словно я спросил, кто папа его младшего сына:
— А тебе зачем?
После этого вопроса глаза мои выкатились неприлично далеко из отведенных природой впадин — я пытался понять, для чего он это спросил.
— Ради интереса, — подсказал-таки я.
— Разве это интересно? — снова принялся философствовать сосед. — Вот откуда у меня третьего дня губная помада на плавках появилась — это интересно. Если бы узнать… Я через ту помаду в больницу попал, — и его лицо приняло страдальческое выражение.
— Как это? — заинтриговано спросил я.
— А как… Жена увидела. Взяла сковородку и треснула меня по башке. Может, еще куда-то треснула. Я уже не помню.
Подивившись выкрутасу жизни, в который угодил пожиратель макарон, я собрался добить-таки интересующий меня вопрос относительно времени, но не успел. В палату, блестя белыми и острыми, как у тигра-людоеда, зубами, ворвалась медсестра. Симпатичная и довольно молодая. Оказалось, что здесь такие все-таки водятся. Не одни перезрелые потаскушки и престарелые бабушки-ревматички, которых я видел ночью.
— Уже поел? Еще нет? — глухим и довольно загадочным голосом, от которого по идее, пачками должны стреляться мужики, спросила она у соседа. Но увидев, что я очнулся, полностью перенесла свое внимание на меня: — Пришел в себя? Обедать будешь?
Разговаривала сестра, как старая еврейка — одни вопросы. Но, не смотря на это, мучавшая меня проблема — сколько времени? — отпала сама собой, как грязь от лацкана поручика Ржевского. Время было не хреновое, как сказал философ-лапшеед, а обеденное.
— Обедать? — задумчиво переспросил я. — Наверное, да. Если вы меня с ложечки покормите. А то я после вчерашнего ложкой в рот не попаду.
— Перебрал? — хихикнула она.
— Можно и так сказать, — согласился я.
День, в общем, прошел неплохо. Я покушал, потом, держась обеими руками за стену, сходил-таки туалет, а выбравшись оттуда, стрельнул у какого-то хмыря с обкусанными ногтями сигарету и с наслаждением высмоктал ее.
Приезжали менты и немножко побеседовали со мной на тему аварии. Судя по разговорам, козлом отпущения они меня делать не собирались. И вообще, отнеслись по-человечески — после получаса пыток пожалели мою больную голову и свалили. Пообещав, правда, наведываться. Я сделал им ручкой и показал язык, но они этого, слава Богу, уже не видели.
Примерно часов в пять ко мне подошел сосед-философ и, мудро прищурившись, намекнул, что нехило было бы поддержать усилия медиков принятием внутрь горячительного. Я согласился, что таки да, это было бы действительно нехило, но сказал, что безденежье заело. Тогда мудрый пожиратель лапши многозначительно мотнул головой и, развернувшись, побрел к палате. Сообразив, что в данном случае отсутствие денег — не помеха, я пополз следом.