— Но разве нельзя остановить его? — воскликнул Эверли. — Вы же можете протестовать, сосредоточить внимание присяжных на себе, как-то сгладить ужасное впечатление, которое произведет выступление продавца.
Мейсон затянулся и выпустил кольцо дыма.
— Я не собираюсь его останавливать.
— Но вы можете добиться перерыва. А не то отвращение к убийце захлестнет присяжных.
— Именно этого я и добиваюсь.
— Но почему!? Мейсон улыбнулся.
— Вы ни разу не принимали участия в избирательной кампании?
— Нет, разумеется, нет, — ответил Френк.
— Значит, вы не знаете, какое странное явление представляет собой настроение массы людей?
— Что вы имеете в виду?
— В нем нет ни верности, ни логики. И настроение
гори присяжных подчиняется тем же законам.
— Мне не совсем ясно, к чему вы клоните?
— Вы, несомненно, любите хорошие пьесы?
— Да, конечно.
— И вы видели пьесы, вызывающие душевные переживания? Когда к горлу подкатывает комок, а на глазах выступают слезы?
— Да, разумеется, но какое отношение…
— Когда вы в последний раз видели подобную пьесу?
— Ну, буквально несколько дней назад.
— И вы, конечно, запомнили самый драматический момент, когда вы не могли даже вздохнуть, а слезы мешали видеть, что происходило на сцене?
— Да, я никогда не забуду это мгновение. Женщина…
— Не в этом дело, — перебил его Мейсон. — Позвольте мне спросить, а что вы делали через три минуты после этого самого драматического момента?
Эверли недоуменно моргнул.
— По-прежнему смотрел на сцену.
— И что вы испытывали?
— Я… — неожиданно он улыбнулся.
— Ну, смелее. Так что вы делали?
— Я смеялся, — ответил Эверли.
— Совершенно верно.
— Но, — пробормотал Эверли после долгого раздумья; — я по-прежнему не понимаю, причем здесь жюри присяжных?
— Жюри — это аудитория, — пояснил Мейсон. — Маленькая, но аудитория. Учтите, Эверли, успеха добиваются лишь драматурги, разбирающиеся в натуре человека. Они осознали непостоянство аудитории. Они знают, что та не способна долгое время испытывать одни и те же чувства. И если после волнующей сцены зрителям не удастся посмеяться, пьеса наверняка провалится.
— В трудную минуту, — продолжал Мейсон, — зрители симпатизируют героине. Они искренне переживают за нее. Они готовы на все, лишь бы спасти ее. Попади' злодей им в руки, его бы разорвали на части. Но страдания хватает не больше, чем на три минуты. В конце концов, не они, а героиня попала в беду. И, попереживав за нее, зрители требуют эмоциональной разрядки. Хороший драматург это прекрасно понимает. И предоставляет зрителям возможность посмеяться. Если бы вы изучали психологию, то заметили бы, с какой жадностью они хватаются за эту возможность.