— Благодарю, господин Исаев. Полностью отнесешь сегодняшние расходы на мой счет, — тихо сказал Ведерников.
Порфирий Игнатьевич небрежно махнул рукой, по-простецки бросил на ходу:
— А! Сочтемся, господин Ведерников. Не чужие мы теперь…
В сумерки офицеры направились в большой дом хозяина. Ведерников вел Лукерью под руку, заглядывая ей в лицо, оживленно говорил:
— После коммунарского шалаша, Лушенька, дядин дом на берегу покажется тебе дворцом.
Но тут же Ведерников спохватился. Лукерья вполне резонно могла спросить: «Почему же тогда дядюшка запрятал тебя вместе со мной на вышку амбара?»
— Дядя зазывал меня, Лушенька, жить в этом доме, а я отказался, — продолжал Ведерников. — То ли дело на вышке. Тебе никто не мешает, и ты никому не мешаешь. Правда ведь, Лушенька?
— Все равно мне, Григорий, — равнодушно сказала Лукерья.
— А что же, Луша, все коммунары в шалашах живут? — вступил в разговор Кибальников.
— Все. А куда же деваться? Дома-то еще не построены.
— И главный комиссар коммуны тоже вместе со всеми?
— Бастрыков-то? Как все, так и он.
— Сколько же у него жен?
— Ни одной. Жену у него белые каратели сожгли.
— Ну любовниц-то небось имеет?
— Да что вы, господь с вами! Любовниц? Это святой человек! — В голосе Лукерьи прозвучали и обида за Бастрыкова, и преклонение перед ним.
Ведерников переглянулся с Кибальниковым, а тот дернул за рукав Отса.
— Что же, все коммунары живут, как солдаты — в обнимку с ружьями? — не желая терять нить разговора, спросил Кибальников.
Лукерья засмеялась впервые за все эти дни, и смех ее был звонким и веселым.
— Зачем же им ружья? Они по доброй воле все собрались и угнетать никого не собираются. Война им и без того осточертела. У них забота сейчас одна: чтоб жилось людям полегче.
— А добро-то все-таки охраняют или нет? Иначе все порастащат и следов не найдешь.
В словах Кибальникова Лукерья почувствовала что-то недоброе по отношению и к себе и оскорбительное для коммуны.
— Чего не знаю, того не знаю, — опустила голову Лукерья, давая понять, что она не желает в таком тоне разговаривать о коммунарах.
— Ну а как же они, все делят поровну или кто сколько захватит? — не улавливая настроения Лукерьи, продолжал расспрашивать Кибальников.
— Не знаю.
— А кормятся из одного котла или каждый сам себе варит?
— Поезжай посмотри.
Кибальников через плечо взглянул на Отса, подмигнул одним глазом и замолчал. Возле крыльца они задержались, и Кибальников склонился к уху Отса.
— А барышня-то, Кристап Карлович, с норовом. Как бы она нашего Гришу в свою веру не обратила.
— Я все понял, Михаил Алексеич. Говорит: «Не знаю», а слышится: «Валитесь от меня к чертовой матери».