И все же казалось, что Моизи ничего не слышит.
Постепенно он прекратился, как все в конечном счете прекращается, и в тот самый момент, как он затих, свеча окончательно погасла, и в комнате наступила полная темнота, даже не просто темнота в комнате и коридоре, a сгусток темноты.
И дальше, что потом?
До тех пор я не понимал, как ужасно люди боятся темноты, особенно полной и внезапной, даже если свет, который ей предшествовал, исходил всего лишь от свечи, мигавшей перед тем как угаснуть.
Гости пришли в движение. Они спотыкались и падали друг на друга в паническом бегстве к двери на Бликер-стрит, все, кроме Моизи, Фигнер и меня.
Фигнер чиркнула спичкой и прекратила свое шипение. А Моизи, которая, казалось, так и не заметила ни этого шипения, ни бегства гостей, повторила свое объявление с небольшим изменением.
— Мир рассудка перестал быть устойчивым для меня. Когда-то он был таким, теперь — нет. У меня закончились все мои краски, льняное масло и пинен все вышли, кисти стерлись до патрона на занозистых ручках. Так обстоят дела, хотя сказать, что они обстоят, могло бы показаться шуткой, если бы это не было временем, когда…
— Ссссссссс!
— Поскольку о делах в таком состоянии нельзя сказать, что они обстоят, или даже стоят. Однако…
— Ссссссссс!
— Однако, при любых обстоятельствах, прежде, чем капитулировать, природа всего сущего требует сопротивляться до последнего.
Сколько это могло бы продолжаться — предмет для размышления, но в этот момент стая сопровождающих Фигнер гиен, почувствовав, вероятно, что она записала на свой счет победное очко, начала тянуть ее обратно по коридору на улицу, иногда чиркая спичками, и это напомнило мне как колония муравьев тащит свою царицу, и одновременно — что это некорректное утверждение, потому что в этот момент я ни о чем не думал: об этом я думаю сейчас, задним числом, о большом плодовитом насекомом, что-то вроде матки гигантского странствующего муравья, которую с жужжанием тащат в свою колонию злобные создания, как на снятой через лупу фотографии — я видел ее в «National Geographic».
* * *
В прошлом месяце я получил письмо-отказ от журнальчика под названием «Это», и редакторша нацарапала на нем «Бессвязность есть, но нет». Ну и прекрасно.
А что касается связности, я всегда стараюсь писать логично.
* * *
Я остался один с Моизи, то есть, я хочу сказать, что я тогда остался один с Моизи. Мы не могли видеть друг друга, но наши руки касались.
— Это Фигнер была на приеме? Она слышала объявление? Кто свистел в свисток? Свет был таким слабым —…
— Милая, ты не помнишь?