— Мне кажется, вы торопитесь с выводами, — возразил Жирар. — Где доказательства, что его убили именно по этой причине? Его мог убить тот же вор, что, по вашим словам, побывал у нас в номере. Мне неизвестны какие-либо секреты, связанные с моей женой, мною или кем-то еще, кто будет сидеть за столом посла на званом вечере в честь месье Бернарделя.
— Мы хотели бы узнать у вашей жены, знает ли она Кардью, — вмешался Харди.
— Повторяю, моя жена плохо себя чувствует. Она уже легла. Прошедший день утомил ее. Позвольте мне выяснить, знакома ли она с Кардью. Если да, то уверен, что она найдет в себе силы ответить на ваши вопросы. Если нет, я попрошу вас оставить ее в покое, по крайней мере до утра.
— Хорошо, — согласился Харди.
Жирар снял трубку телефона на столе Шамбрэна и попросил телефонистку соединить его со своим номером. Его грубый голос внезапно стал мягким и нежным. С женой он говорил по-французски, в голосе слышалась искренняя озабоченность.
Он упомянул фамилию Кардью. Затем положил трубку на рычаг.
— Моя жена никогда не слышала о Мюррее Кардью и ничем не может вам помочь.
— Тогда, если вы не возражаете, мы поговорим с ней утром, — принял решение Харди.
Едва он произнес эти слова, как открылась дверь, и в кабинет вошли Джерри Додд и Диггер Салливан.
— Мистер Салливан только сейчас появился в отеле, и я сразу попросил его… — Додд осекся, увидев Жирара.
Жирар и Салливан смотрели друг на друга. Салливан побледнел. Лицо Жирара, наоборот, стало пунцовым от злости.
Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но сдержался, двинулся к двери и остановился перед Салливаном.
— Предупреждаю вас, — его голос дрожал, — держитесь от нее подальше.
Глава 5
Жирар ушел, хлопнув дверью, а в кабинете повисла тяжелая тишина. Диггер Салливан полез в карман смокинга за пачкой сигарет. Его губы изогнулись в сухой улыбке.
— Да, неприятная встреча, — он чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся, прошел к столу Шамбрэна. — Я потрясен тем, что рассказал мне Додд. Бедный Кардью. Я хорошо знал его, хотя близко мы не сходились. Он долго жил за границей, — улыбка стала шире. — Сойтись близко мы и не могли, потому что мой отец был сыном ирландского революционера, мать — актрисой, ее папаша продавал гвозди и шурупы. С точки зрения Кардью, я принадлежал к простолюдинам. Да и об актрисах он был не слишком высокого мнения. Всегда щедрый, остроумный, хотя о многом предпочитал не говорить, зная, что подобные сведения тут же попадут в колонки светской хроники и причинят кому-то вред… Мне он нравился. И я пришел сказать, что не убивал его. Но алиби у меня нет. Во всяком случае, сейчас.