Не желая менять своих привычек, я въехал в подземный гараж. Электронные ворота вынудили преследователя остаться снаружи. Припарковавшись, я бросился к выходу, а потом в лифт. В квартире я сразу разобрал постель и положил подушки под одеяло, придав им форму тела. Тут я задумался, не лучше было бы вызвать подкрепление, взять этого типа и привести его для допроса? Но я ведь хотел провести допрос сам, здесь, вдали от законов, вместе с моим «глоком», приставленным к его виску.
Как обычно, я запер дверь на ключ, чтобы не вызвать подозрений, затем взял стул, поставил его у стены в углу спальни и, напряженно прислушиваясь, стал ждать, когда этот кретин попадется в мои сети. Куколка сверлила меня грустным стальным взглядом, очевидно недовольная, что под вечер ей не удалось погарцевать…
После часового ожидания я заметил, что разговариваю с паровозом…
Три часа ночи… Может, он подрядился только на слежку? Может, вторжение намечено позже, когда я не буду его ждать? Горестное тиканье часов в прихожей действовало мне на нервы. Сквозь полуопущенные жалюзи пробивались лучи искусственного освещения и шрамами ложились на стены моей спальни, нашей спальни. Глаза мне заволокло туманом, и я задумался, не сплю ли я и не унесет ли меня усталость на своих серебряных санях…
Когда телефонный звонок разорвал пелену безмолвия, я испугался, что мое сердце выскочит из груди. Я схватил аппарат, но услышал лишь сдавленный хрип. На экране высветилось имя Сиберски.
— Сиберски, что случилось? Говори, черт возьми!
Прерывистое дыхание, а потом больше ничего.
Набрав номер скорой, я бросился к лифту.
Еще никогда в жизни я не проезжал пятнадцать километров в предместье Парижа за столь короткое время. Я не обращал внимания ни на светофоры, ни на разделительные полосы, ни на предупредительные знаки. В голове у меня стучали слова жены Сиберски, и я молился, молился изо всех сил… «Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь… Теперь у нас настоящая семья. Вы должны его беречь…»
Свет в его квартире на третьем этаже выключен. Я перескакивал через ступени лестницы со скоростью, от которой готовы были лопнуть мои жилы и легкие. «Скорая» еще не приехала. Дверь не сдерживала никакая задвижка. Я открыл ее ударом ноги. Держа перед собой «глок», я осмотрел прихожую, бросился в кухню, потом в спальню.
Я обнаружил его распростертым на полу, с мобильником в окровавленной руке. Слюна, пузырясь, стекала из открытого рта, глаза смотрели в потолок. Я не знал, кого благодарить, когда кончиками пальцев уловил трепет его сердца. Пульс ровный, дыхание размеренное. Я осторожно подсунул руку ему под затылок, из правой ноздри вытекла струйка крови. Его отделали так, что лицо стало почти неузнаваемым, но специально оставили в живых. Я вывалил все из висящей в туалете аптечки, нашел перекись водорода, антисептик, бинты. От запаха антисептика он пришел в себя.