На прошлой неделе, отдежурив в приемном покое, он положил в мою палату Нану Беридзе с камнем в лоханке. Ничего там острого не было, как не было ни московской прописки, ни российского гражданства, но Макс так жалобно просил у заведующего женским отделением Петровского за свою любимую тетю Нану, что тот не отказал.
— Константин Станиславович, тетя моя, буквально на ее руках вырос, не откажите! И еще одна просьбочка к вам! Прооперируйте ее лично! Ведь сами понимаете, родная кровь!
Халтурить начал Макс. Разница в возрасте между ним и его тетей была всего три года. Как она, интересно, его вырастила, да еще буквально на своих руках? Грищенко наверняка и тогда был мальчонкой плотным, замучишься таскать такого. Кроме того, она почти не знала русского языка. В качестве переводчика выступал ее муж, серьезный мужчина в дорогих костюмах. На прошлой неделе мы с Петровским ее прооперировали.
Вернее сказать, оперировал Петровский, а я был ассистентом. Помогать Петровскому уже само по себе почетно. Константин Станиславович оперировал так, что закачаешься. И если Маленков как хирург напоминал скульптора, то Петровский — ювелира. Движения его были деликатными, почти нежными, швы тончайшими, а разрезы такими, что потом почти и не кровило.
Во время операции все было по плану, мы достали камень, уже ушли из раны, Петровский сам зашивал кожу, как тут, прикрывая морду маской, забежал Макс Грищенко и поинтересовался:
— Как тут у нас дела?
За одно это снисходительное «у нас» можно было с ходу получить в пятак или быть посланным на хер. Так мог спросить в лучшем случае Елисей Борисович, но уж не какой-то там аспирант. Тем более у Петровского. Но Константин Станиславович был тишайшим человеком и стал подробно рассказывать Максу о ходе операции. Я скрипел зубами и вязал узлы.
Макс, не дослушав, перебил:
— Камень-то где?
Петровский показал глазами на операционный столик, где на краю, завернутый в салфетку, лежал камень. Грищенко моментально, как хищная птица, схватил салфетку и, семеня короткими толстыми ножками, почесал на выход.
— Макс! — крикнул я ему в спину, и, несмотря на маску, получилось даже громче, чем нужно. — Положи, где взял!
Тот немного дернул головой и лишь прибавил ходу. Через секунду хлопнула дверь.
— Не отвлекаемся! — спокойно произнес Петровский. — Шьем!
— Леха! Тут такое представление было! — сообщил мне во время перекура Херсонский. — Не успели вы с Петровским в операционную зайти, как целый табор родственников этой Наны набежал, человек десять! Похоже, их Грищенко сам вызвал. Столпились у операционной, молятся, перешептываются. Через какое-то время Макс появляется, они все к нему бросились, а он им с важным видом объявляет: «Не волнуйтесь, все будет нормально, сейчас меня вызвали на самый сложный этап операции — извлечение камня!» А они давай его крестить, причитать! Он серьезное лицо сделал и в операционную отправился, через полчаса выходит, камень на ладони держит, улыбается! Тут эти грузины как завопят, заплачут, некоторые на колени упали и ну ему руки целовать!