— Передержали мы тебя, ты уже как конь носишься!
И действительно, ровно четыре недели, как она к нам поступила.
Сегодня последний день августа. Лето кончилось. Завтра первое сентября.
— Да ладно тебе, Леш, скажешь тоже, как конь, я ведь только до умывальника пока могу и обратно!
Я хотел было сказать, что у нас в реанимации и до умывальника дойти никто никогда не мог на своих двоих, но не стал. А когда пришли санитары, сунул историю болезни ей в ноги, подмигнул и снял кровать с тормоза.
— Ну, будь здорова, Саша Журавлева!
Я все-таки догнал их около лифта.
— Слушай, Сашка, дело твое, но ты третьего августа можешь свой второй день рождения отмечать, пусть у тебя будет еще один, резервный, ладно?
— Ладно, считай, договорились! — вдруг очень серьезно ответила она. — Спасибо тебе!
И пока не закрылись двери лифта, она смотрела на меня своими зелеными глазищами и улыбалась.
Нам потом часто рассказывали о ней. Ее мать, сослуживцы из Бакулевского и просто знакомые люди.
Саша Журавлева вышла замуж, сейчас у нее двое взрослых детей. Одно время она жила в Италии, и наверняка там у нее было полно итальянских туфель. В медицинский институт она больше не поступала.
И еще нам говорили, что каждый год третьего августа она празднует свой второй день рождения. А те, кто в курсе, что случилось тогда, считают происшедшее чудом.
А мне кажется, что если и говорить о чуде, то его сделала маленькая девочка, стоявшая босиком на полу в пионерской комнате той далекой августовской ночью семьдесят восьмого.
Ультразвуковая машина проиграла нежными колокольчиками романс Гомеса и выключилась. Вот какая у нас техника, не нужно руки, как в других операционных, полчаса щеткой до мяса надраивать по научной системе. Вообще я не люблю, когда в больнице играет музыка. Даже в палате из репродуктора. Музыка в больнице сбивает с делового настроя и разрушает особую атмосферу.
Рассказывали, как в одной из клиник Первого Меда анестезиологи придумали заводить магнитофон в тот момент, когда больные в операционной выплывали из наркоза. Чтобы при первых проблесках сознания они слышали знаменитую песню Тухманова «Как прекрасен этот мир». Все было чудесно, больным нравилось, персоналу тоже. Пока кто-то на первое апреля не решил пошутить и подменить кассету. И вот продирает больной глаза, и вместо лирических «Ты проснешься на рассвете…» из магнитофона Высоцкий как захрипит: «На братских могилах не ставят крестов!» Больше в операционной музыку не заводили.
Еще я терпеть не могу, когда в больнице лузгают семечки. Сразу ощущение, что не храм науки, а хлев. А уж больше всего не переношу, если… Но тут операционная сестра Ирина завязала мне последнюю тесемку халата на спине и поочередно начала подавать перчатки. Правая рука влезла сразу, а когда пришел черед левой, то указательный и средний пальцы склеились, прямо как у гинеколога, и угодили туда, где вообще должен находиться безымянный. Ирина ловко помогла мне с этим справиться и улыбнулась. Я это понял по веселым лучикам в ее глазах над маской.