Дважды я менял воду, подсыпая в нее английской соли, чтобы мистер Кэнон мог вымочить свои отечные, бесформенные ноги. Потом зашел в ванную за каким-нибудь кремом или маслом, чтобы смазать его опухшие ступни. Будучи человеком исключительно стыдливым, он вел себя так, что каждый раз я чувствовал себя мерзким насильником, когда вынимал его ноги из воды и вытирал тонким, с монограммой полотенцем, некогда принадлежавшим ныне покойному семейству. Но эту процедуру предписал доктор, и я получил бы взыскание за невыполнение общественных работ, если бы не стал массировать дряхлые ноги мистера Кэнона. Тот всегда превращал эту часть нашего неизменного еженедельного ритуала в кульминацию драмы.
— Оставь мои ноги в покое, негодяй! — требовал он.
— Это моя работа, мистер Кэнон. Вы всегда артачитесь. Но мы с вами оба прекрасно знаем, что массаж доставляет вам удовольствие. Он дает ногам облегчение.
— Я никогда ничего подобного не говорил, не надо придумывать!
Я взял его правую ногу, поставил себе на колено и насухо вытер. Столь интимный контакт лишил его сил сопротивляться, и когда я приступил к левой ноге, он обмотал голову полотенцем.
— На следующей неделе займемся педикюром. — Я внимательно осмотрел его пальцы. — Сегодня отеки гораздо меньше.
— Господи, и ради этого я живу? — простонал мистер Кэнон. — Чтобы какой-то уголовник похвалил мои ноги?
Я смазал его ступню кремом с добавками алоэ и эвкалипта и начал массировать от пятки к пальцам. Иногда он постанывал от удовольствия, иногда от боли — если я надавливал чересчур сильно. Моя задача — размять его ступни так, чтобы они покраснели и по ним начала циркулировать кровь. Точнее, такую задачу ставил передо мной доктор. Мистер Кэнон страдал ишиасом и болями в спине, он не мог нагнуться, чтобы дотянуться до своих ног. Мистер Кэнон понимал, что мои действия идут на пользу его здоровью, хотя и страдал морально от того, что я смущаю его гипертрофированную стыдливость.
— Доктор Шермета звонил мне на прошлой неделе, — сообщил я.
— Хоть режьте меня, не могу объяснить, почему я доверил себя заботам какого-то украинца.
— Этот украинец хочет, чтобы мы с вами начали принимать душ. Я назначаюсь ответственным за полное омовение вашего тела, от макушки до пят. — Я улыбнулся, глядя на его голову в чалме из полотенца.
— Я засажу пулю тебе между глаз, если ты попытаешься сделать подобное! Кошмар! Вот до чего докатились! А насладившись твоими предсмертными муками, я вызову такси, поеду в больницу Ропера и там укокошу этого выскочку украинца. А потом убью себя выстрелом в висок.