— Кто-то ломится в дом к По, — пояснил мне отец.
— Мы прибежали к вам, потому что больше никого не знаем. — Голос Тревора дрожал от страха.
— Опять он нас нашел, мама, — крикнула Шеба.
— Он нас всегда находит, — заплетающимся языком ответила мать.
Моя мать в ночной рубашке бросилась к телефону, чтобы вызвать полицию, а мы с отцом выбежали из дома в темноту. В иных случаях я ненавидел, что я южанин, в иных — радовался этому. Сейчас был как раз такой случай. Мои родители воспитали меня покорителем лесов и рек, и с ружьем я обращался не хуже, чем дирижер со своей палочкой. Ружье придавало мне уверенности, когда я следовал за отцом. Мы обошли вокруг дома По, приглядываясь ко всем теням, прислушиваясь ко всем шорохам. Нам не удалось обнаружить никаких признаков взлома и насильственного проникновения в дом. Обследовав кусты азалий и камелий, мы вернулись к входной двери. По всему городу завыли сирены. Мать вызвала не только полицию, но и ее начальника, дочь которого училась у нее в классе.
Отец первым заметил странный рисунок на входной двери — улыбающаяся рожица, нарисованная неровно и, судя по всему, кровью. Из левого глаза вытекает слеза. Отец достал платок, дотронулся до рисунка и поднес к носу.
— Лак для ногтей, — сказал он.
Машины съезжались со всех сторон, из них выскакивали полицейские и бросались врассыпную к дому, во двор. Отец забрал у меня ружье, шепнув:
— У тебя испытательный срок не закончился.
— Я и забыл!
Соседи начали выползать из своих домов, сонные, но любопытные. Одна машина остановилась перед нашим домом, полицейский вышел и заговорил с Шебой, Тревором и моей матерью. Белль Фэрклот, имевшая обыкновение гулять по вечерам, сообщила, что уже два вечера подряд видит незнакомца в белой машине возле Колониал-лейк. Мужчина много курит, у него светлые волосы, но других примет она назвать не смогла. Более трех часов полиция обшаривала дом в поисках улик и ключей к разгадке, но ничего не нашла, кроме разбитого стекла в подвальном окне. Украдено, испорчено, сдвинуто с места также ничего не было. Внимания заслуживала только улыбающаяся рожица на входной двери.
Когда полицейские разъехались, мы с отцом, обессиленные впечатлениями этой ночи, вернулись домой. Мать налила себе и отцу бурбона, а мне сделала чашку горячего шоколада. Мы с отцом сидели на кухне, перешептывались. Мать поднялась на второй этаж и вернулась, сообщив, что уложила семейство По в комнатах, которые отец некогда сдавал.
— Эти люди потрясены, — тихо сказала она. — Они пережили душевную травму. Думают, что их хотели убить.