Фиона с Грэмом провели немало неприятных вечеров, споря о Дафне.
— Может, стоит сжечь ее заживо, как поступают со злыми ведьмами? — не без резона предлагал Грэм.
Вообще-то он этого не предлагал, но много думал об этом и находил утешение в том, что развлекался недобрыми шуточками насчет тещи. Подобные мысли помогали ему оставаться в своем уме, тогда как чувствительные душевные струны, глубоко задетые Дафной, побуждали его обращаться к логике, когда он терпеливо обсуждал эту тему с женой.
— А почему она должна жить с нами? — спрашивал Грэм ровным голосом. — У твоего брата больше дом, чем у нас.
Фиона вздыхала и переходила на тон, к которому прибегала, когда пыталась убедить своих сыновей в том, что есть бутерброд, держа одну руку в кармане, не принято.
— Я тебе уже говорила. Она думает, что может помочь с детьми. Все другие ее внуки выросли. Если уж ей придется жить с кем-то из нас, то она хочет быть полезной.
Грэм целый час с удовольствием размышлял о том, каким образом его теща может быть полезной; при этом ни один вариант не годился для того, чтобы им можно было поделиться с женой, но все они помогли в конечном итоге разрядить обстановку.
Поздним вечером Грэм заметил, что Фиона тиха, как никогда. Это случалось так редко, что он тотчас встревожился.
— Да не обращай на меня внимания, — сказала Фиона, безуспешно стараясь казаться равнодушной. — Это все из-за мамы.
Из-за мамы. Всего пара слов, тогда как Фиона обычно обходится тысячей. Грэм выругал себя за то, что в последние несколько недель так плохо обращался с женой, тогда как должен был бы догадаться, что ей и без того плохо.
Он притянул ее к себе и крепко обнял. Она расслабилась впервые за долгое время. Ему не нужно было ничего говорить. Она знала, о чем он думает:
«Знаю, как действует на тебя осуждающее молчание матери; вижу, что она отдает предпочтение твоим братьям, хваля их жен за безвкусную стряпню, за посредственных детей, за дома с магнолиями и одновременно ставя тебя на место при каждой возможности; нет, ты не ненормальная, это она открыто выражает свое презрение к Тесс и Милли; да, ей доставляет удовольствие видеть, как ты из кожи вон лезешь».
«Это главная причина, почему я люблю этого человека, — думала Фиона, — да все остальное и неважно, потому что он знает меня и любит. И потому, что он добрый».
— Прости, что я был так нетерпим, — мягко проговорил Грэм. — Пусть твоя мать приезжает и живет здесь.
Он знал, почему это так важно для Фионы. Ей хотелось лишь одного — получить одобрение матери, как состоявшаяся дочь, мать и женщина. И это был ее шанс.