Иногда спорить с дьяволом очень трудно.
— Я не особенно надеюсь, что пройду какой бы то ни было тест.
— И тем не менее ты его пройдешь. А от полного счастья тебя отделяет только привычка надеяться.
Я вцепляюсь в край стола, изо всех сил стараясь ни о чем не думать. Осторожно, Ви!
— Люси, я бы не хотела быть твоей дочерью. И привычка надеяться здесь ни при чем.
В глазах Люси разочарование, но она понимающе кивает. Я быстренько меняю тему:
— А когда это у тебя началось? Когда тебе захотелось иметь дочь?
Люси берет ложечкой кусочек торта. Люси встряхивает волосами.
— Очень, очень давно. Желание пришло само собой. У Бога есть дитя. А дьявол чем хуже?
— Так ты, выходит, знакома с Богом?
Люси делает большой глоток кофе и лишь потом отвечает. Вот не знала, что ей больно об этом говорить.
— Видишь ли, я когда-то жила в раю, но там все такие ханжи. Бог сказал, что я слишком амбициозна, от меня одно беспокойство и я вношу раскол в небесное воинстве. А потом, вместо того чтобы выслушать мои аргументы, дал мне пинка.
— Наверняка насчет раскола он был прав.
Люси именно так действует на людей, уж я-то знаю.
— Я ему говорила, что человек всегда будет стремиться к личному превосходству. Богу мои речи не нравились — не всем нравится горькая правда. Он всегда питал иллюзии насчет рода человеческого. А я — никогда.
Люси пожимает плечами — ясно, что она весьма (и уже давно) разочарована в людях. Да, такова Люси. Она видит лишь то, что хочет видеть. Я не собираюсь спорить.
— А на кого Бог больше похож — на Джорджа Бернса[31], на Моргана Фримена[32] или на Чарлтона Хестона?
Мысленно я ставлю на Чарлтона Хестона.
— Он очень высокомерный, этакий всезнайка.
Да, я это чувствую. Люси завидует, завидует, завидует. Мы с ней действительно очень похожи.
— А ты скучаешь по нему? В смысле по раю?
— Иногда. Зато у меня есть Нью-Йорк. А это почти то же самое.
Как-то не верится, что Люси действительно разговаривала с Богом. Что Бог и дьявол могут вот так сесть поговорить под… шоколадный ганаш. Я оглядываюсь по сторонам, просто на всякий случай — вдруг в ресторан заскочил Чарлтон Хестон. Не заскочил, конечно. Пожалуй, я слегка разочарована.
— Так ты хочешь доказать Богу, что он был не прав?
— Разумеется.
Люди за столиками буравят друг друга завистливыми глазами. Вот зачем я продала душу — чтобы никому больше не завидовать, потому что я и так круче всех. Но я обломалась: всегда найдется кто-то более крутой, неважно, с душой или без. Я могу без устали доказывать обратное, но от зависти мне избавиться не удалось. Я тоже буравлю глазами окружающих. Даже сейчас. Это чувство неистребимо. Какой же Бог все-таки наивный!