— Да, озябла я здорово. Денек тогда выдался — не дай бог.
Я украдкой щупаю восстановленную в правах задницу.
Натаниэль интересуется, чем я зарабатываю на жизнь. («Пост» он не читает, тут двух мнений быть не может.) Я честно отвечаю, что держу бутик сумок и аксессуаров. Он явно предполагал что-то другое, однако священного трепета не чувствует — ее величеству дамской сумочке мужчины никогда не присягали.
— Так вы, значит, дизайнер?
— Нет, я занимаюсь торговлей. Но мне нравится думать, что, если бы не я, даже самые красивые сумки так и пылились бы на полках.
— Теперь понятно, почему вы так выглядите.
— Как?
— Как девушка с обложки.
— Спасибо.
Натаниэль получает мою улыбку.
Он смеется — не надо мной, а от радости, что видит меня. Голова идет кругом.
— А что военный делает в Нью-Йорке?
— Я приехал на встречу выпускников военной академии. Она через пару недель. В этом году пятнадцать лет, как я закончил. Удачно получилось — встреча пришлась на отпуск.
— Так вы закончили военную академию? Впечатляет, — вру я. — А ваша жена приехала с вами?
Вот уж воистину: язык мой — враг мой. Я поспешно набиваю рот яичницей — не хватало еще что-нибудь ляпнуть. Куда подевалась моя неприступность? Почему на лбу у меня больше не светится: «Смотрите, пока бесплатно»? Да, на этот раз ты серьезно запала, подсказывает внутренний голос Высокомерной Ви из Уэст-Сайда.
— Я разведен. Ей надоело быть женой военного, к тому же я слишком много пил.
Так он пил! Теперь все ясно! Но я почему-то рада это слышать: значит, Натаниэль тоже страдал, значит, и он не слишком правильный.
— Порой алкоголь — лучшее лекарство.
Я стараюсь дать понять, что в моих глазах алкоголизм не порок.
— Я завязал.
Значит, он сумел побороть свою слабость. Но мне хочется за что-нибудь да пожалеть Натаниэля.
— А чем вы занимаетесь, пока ждете встречи выпускников?
Ви, хватит цитировать фильмы для семейного просмотра, выдай что-нибудь артхаусное!
— Гуляю, осматриваю достопримечательности. Вот поучаствовал в Забеге за здоровье нации. Кое-что купил. — Натаниэль со смехом указывает на куртку. — Не думал, что в апреле будет так холодно.
— Да, весна в этом году отвратительная. Ума не приложу почему. Вот, помню, лето в восемьдесят третьем…
Я прикусываю язык — не хватало, чтобы Натаниэль вычислил мой возраст. Пора закрыть тему погоды.
— Вы хотели рассказать о лете восемьдесят третьего, — мягко напоминает Натаниэль.
— Такая ерунда, что и говорить не стоит, — перебиваю я.
Натаниэль смотрит на меня (глаза у него, кстати, темно-карие) так, словно пытается заглянуть туда, куда заглянуть уже в принципе невозможно, и весь подается вперед.