Мы встретились в декабре тысяча девятьсот сорок четвертого года в Военно-санитарном управлении фронта, куда я прибыл за назначением. С первого взгляда Антона было не узнать. Он вырос, возмужал и выглядел бравым офицером. Высокий рост, широкие плечи, выпуклая грудь и мягкий взгляд больших голубых глаз выгодно отличали его среди других.
После того, как мы по-родственному расцеловались, он спросил, куда я следую, доволен ли присвоенным званием, должностью и местом назначения. Я сказал, что меня посылают патологоанатомом в медсанбат и что звание и должность мне безразличны.
Ответ мой заинтересовал его и, насколько я заметил, заставил даже призадуматься. После некоторого размышления, он чему-то улыбнулся и вскоре под влиянием другой мысли насупился. На переносице у него легла глубокая морщина, которой я раньше не замечал. Когда меня позвали к начальнику кадров, он схватил меня за руку и прошептал:
— Не торопитесь, успеете… Вас вызовут снова.
Я понял, что ему не хочется расставаться со мной, и согласился.
— Значит, в медсанбат направляют, — задумчиво проговорил Антон, — а как же с вашей научной работой? Там ведь врачу не до экспериментов… Придется оставить, а жаль… Ваши труды здесь пригодились бы… Не каждый способен вернуть к жизни умершего, трижды оживить человека на операционном столе… Я читал описание этого случая, и мне понравились ваши слова: «Смерть не так уж страшна и не так уж необратима…»
Мне было приятно его участие, и в то же время на меня повеяло грустью. Антон напомнил мне о том, о чем я всячески старался не думать. Пять лет ушло на то, чтобы самому убедиться и другим доказать, что не всякая смерть — конец и гибель организма. Множество опытов на животных подтвердили, что смерть обратима. Там, где организм себя не изжил, жизнь может вновь утвердиться… Труды мои не были напрасными, испытания на людях прошли удачно. Предполагалось создать лабораторию, подготовить помощников, как вдруг грянула война.
— Не время сейчас об опытах думать, — с невольной грустью ответил я, — война требует от нас другого… Ты не должен, мой друг, преувеличивать — я вовсе не чародей… Задолго до меня профессор Оппель остановил сердце раненого солдата, извлек из груди пулю, зашил сердечную мышцу и вернул человека к жизни… Оживляли нередко и убитых электрическим током…
Антон делал вид, что слушает меня, кивал головой и, судя по всему, что-то обдумывал. И непроизвольная игра мышц лица, и нервное подергивание губ, и блуждающий взгляд, обращенный вдаль, свидетельствовали о том, что мысли его далеко.