— А если бы год назад ты послушал меня и начал издавать телепрограмму, мы были бы в шоколаде, как «Бульвар» Варшавского, — в который раз укорил меня Чурайс.
И был совершенно прав — дешевенький «Бульвар», этакая окрошка из статей американских и советских газет, расходился как горячие пирожки, именно из-за того, что Леня Варшавский самым элементарным образом переводил на русский публикуемую в «Нью-Йорк пост» программу американского телевидения и печатал ее в своем журнале. И сто тысяч русскоязычных обитателей Нью-Йорка буквально расхватывали этот «Бульвар» каждый понедельник.
Но разве мог я, бывший корреспондент «Литературной газеты», автор семи художественных фильмов и двух театральных спектаклей в Москве и Вильнюсе, опуститься до издания бульварщины? Разве ради того я бросил в СССР любимых русских женщин, чтобы переводить тут для эмигрантов программу американского телевидения?
А с другой стороны — какой прок в нашем Центре? Вокруг Америка, Нью-Йорк, крыша мира, которая вершит судьбы человечества, а мы…
Как сказано у Ильфа и Петрова, в большом мире делают самолеты и дирижабли, корабли и паровозы, а в маленьком — надувают воздушные шарики «уйди-уйди».
Сидя на этой «крыше мира», в клетушке нашего офиса, как в голубятне с запыленным окном на 42-ю улицу, гудящую круглосуточным потоком машин, мы с Чурайсом складывали на бумаге жидкие взносы членов нашего Центра с грошовыми пожертвованиями еврейских благотворительных организаций (легче, как говорится, выжать воду из камня, чем деньги из раввина), когда, как я уже сказал, дверь нашего офиса открылась и вошли два молодых человека не старше тридцати. На одном — высоком голубоглазом шатене с пышной шевелюрой и пушистыми ресницами киллера женских сердец — был дорогой твидовый пиджак, дорогая кремовая рубашка с шелковым галстуком в мелкую крапинку и замечательные туфли из тонкой и словно жеваной кожи. А на втором — круглолицем толстяке с небрежной челкой над живыми карими глазами — были потертые джинсы, простенькая куртка и стоптанные мокасины. Разлаписто шагая (его жирные ляжки терлись друг о друга и мешали прямой походке), этот второй тем не менее первым подошел к моему столу. А пышноволосый шатен чуть отстал, разглядывая расклеенные по стенам самодельные афиши наших мероприятий с участием Беллы Давидович, Бориса Сичкина и Бориса Амарантова в холле реформистской синагоги на 72-й улице Манхэттена.
— Здравствуйте, — сказал толстяк и нетерпеливо щелкнул пальцами левой руки. — Это Культурный центр, да?
— Да… — ответил я выжидающе.