- Да, было небольшое сёлышко, 35 домов.
- Кто же его сжёг?
- Немцы проклятые.
- По какой причине?
- Сказали, что мы связаны с партизанами. Загнали всех людей в один коровник, облили горючим и сожгли. Все сожгли – и малых и старых.
- А ты как же остался жив?
- Я в это время в лес ходил срезать черенки для грабель.
- И как же ты теперь живёшь?
- Как живу… Вот выйду из землянки, погляжу на село, наплачусь и опять в землянку. У меня сгорели жена, сноха, к нее двое детей и девчонка от сына была, мать ее умерла, – все сгорели. Похолодает – уеду к дочери, она в 25 километрах живет. А сына убили на войне.
Даже слушать невозможно, как немец издевался над народом.
***
В кадровой службе оставили молодых, старых демобилизовали. Обмундирование дали всем новое и гостинцы домой: 10 килограммов сахару, 10 килограммов муки высшего сорта, 10 метров материала (ткани) и сухой паек на дорогу: консервы, сухари, хлеб. Подогнали вагоны, хорошо оборудованные нарами, обрядили поезд сосновым ветками, разноцветными лентами, был митинг, выступил командир дивизии. Играл оркестр, под музыку мы поехали домой. Поезд шел от Бреста до Владивостока.
Проезжали мы Воронежскую область, на станции организовали обед в столовой. А к поезду идут и идут люди – голодные, чуть живые, старики, старухи, ребятишки. Волосы поднимаются от ужаса, очень жалко их. Все просят хлеба, что-нибудь поесть: "Дорогие наши солдаты…" Ребятишки называют нас "дяденьками-солдатами". Никогда я не видел такого ужаса. Все стали им раздавать, что у кого есть. У меня было килограммов 8 сухарей, три буханки хлеба, консервы – всё отдал, ничего не жалко. Нас-то кормили в столовых на станциях. Нас покормят, а дети в столовой куски собирают. Супу побольше нальешь, каши наложишь, всё им раздашь. Дети и встречали нас у столовой. Все это я видел на Украине, где был голод от неурожая, засухи.
Приехали Лиски, слезли с поезда донцы, кубанцы, кавказцы. С Лисков на Пензу. 10 сентября 1945 года я сошел на станции Колышлей, тут встретил еще одного красноармейца. Он оказался артиллеристом, призывался из совхоза "Пятилетка". Он пошел к родным, которые жили в Колышлее, а я остался на станции ждать какую-нибудь подводу до Малой Сердобы. Положил свои мешки. Подходят 5 молодых ребят, земляков. Им ехать в Пензу на комиссию. Они меня сразу узнали, а я узнал только одного, Николая Ивановича Стрельникова. Поздоровались, он говорит: "Хорошо, что вы остались живеньки. Семья тебя очень ждет. Одно плохо, дядя Андрей: твоя жена Ганя умерла". Я чуть устоял на ногах. Потом спросил: "Когда это случилось?" Он ответил: "1 мая, а 3 мая были похороны". Тут я и вспомнил, какая тоска на меня напала 3 мая в Берлине. Вот чудеса: 3 тысячи километров до Берлина, а у меня сердце чуяло. В то время, когда стояли в Восточной Пруссии, мои письма до Малой Сердобы доходили, а ко мне – нет. Поэтому я ничего не знал про Ганю.