Аюб-хан стоял перед изрешеченным пулями телом Файз Мухаммада, вынесенным с поля боя на импровизированных носилках из джезаилей, и не скрывал слез. Корнейль остался невредимым после рискованной рекогносцировки, проведенной им с хотаком Ахмадом под огнем чуть ли не всей пехоты Бэрроуза, но затем, встретив грудью залп нескольких десятков ружей гренадеров и «стрелков Джэкоба», пал вместе с Базом бездыханным.
К телу отца приник Гафур. Мурад Алим, глаза которого тоже набухли от слез, с трудом оторвал от него мальчика.
Подошли несколько гази с какими-то свертками в руках. Среди них выделялся огромный Ахмад. Он прихрамывал, рубаха была разорвана и покрыта кровавыми пятнами. Увидев изуродованное тело Файз Мухаммада, хотак заскрипел зубами и прошептал:
— Знал бы ты, корнейль, как мы за тебя отомстили! Жаль, что ты погиб… Мы бы вместе дошли до Сулеймановых гор!
По его знаку к ногам Аюб-хана гази сложили принесенные свертки. Сардар пошевелил их концом сапога:
— Что это?
Придворные подняли их и развернули. Это были знамена инглизи. На одном из них дракон с громадным хвостом разинул пасть, на другом была изображена белая лошадь.
— Захваченные знамена… — задумчиво сказал Аюб-хан. — Это хорошо. Мы достойно похороним нашего храброго корнейля. Надо, чтобы народ навеки сохранил память о герое!
Он распорядился, чтобы тезинца похоронили на высоком холме у Майванда, завернув не только в чалму, как это положено для умерших в дороге мусульман, но и в священную зеленую ткань.
— А в ноги ему бросьте знамена инглизи. Файз Мухаммад много сделал для нашей победы, а сегодня отдал за нее жизнь! Если сын героя захочет, мы возьмем его в нашу семью, — добавил гератский властитель, глядя на Гафура. — Простимся с погибшими и подумаем, что делать дальше. Дорогу себе мы проложили — и на Кандагар и на Газни!..
Родственники, земляки, соратники прощались с погибшими; их оказалось немало и среди подоспевших на помощь гератцам местных жителей: ведь многие из них почти с голыми руками шли на британские ружья и пушки.
— Что это за девушка так вовремя запела ландый? — спросил Аюб-хан у одного из своих приближенных.
— Это Малалай, дочь кузнеца из Кушки-Нахуда, — ответил тот. — Смелая! Мы хороним ее рядом с мужчинами.
— До меня донеслась ее песня, но слов нельзя было разобрать, — задумчиво сказал гератский правитель.
— А я расслышал и запомнил надолго:
Коль надо край свой защищать,
Пожертвовать собой могу,
Афганцу трусом не бывать,
И не уступит он врагу…
— Да, гордые слова! — подтвердил Аюб-хан.
Муллы затянули заунывную погребальную молитву, и вскоре на поле афганской славы выросли земляные холмики, выложенные по обычаю камнями.