. Все, что мы принимаем так близко к сердцу, – страдание, старение, смерть, рождение детей, любовь… Митфорды тоже относились к этому серьезно в глубине души. Но даровали себе свободу, притворяясь, будто все это не столь важно.
При всем своем бесстрашии девочки Митфорд все же соблюдали определенные границы. Они являют нам смесь церемонности и анархии, которую теперь уж не воспроизвести: революционерки с личным парикмахером, ниспровергатели авторитетов, которым в голову бы не пришло налить молоко прежде заварки, трансгрессоры в твиде. И этот неистребимо дамский способ нарушать правила тоже очаровывает женщин.
Разумеется, очаровали они и меня. Помню, как Диана изящно движется по светлой и полной воздуха квартире в Седьмом округе Парижа, высокая и хрупкая, словно длинная прядь серовато-белого дыма, невероятно красивая в свои девяносто лет. Скулы как будто точенные резцом Пановы, щеки чуть приподнимаются в беззвучном митфордианском смехе. И я слышу, как она говорит, легко, мимоходом: “У меня была фантастическая жизнь”. Или Дебора – спокойная, сильная – сидит, подняв повыше ноги на приступочке, в просторной и неформальной гостиной в Чэтсуорте, читая мне нотацию: женщина должна обзавестись мужем и детьми, “все как следует”, и хотя это наставление полностью противоречит моим планам, я почему-то так и не смогу от него отмахнуться. И Нэнси, замечательная Нэнси, создательница митфордианского мифа, наделенная острым умом, романтичностью, цинизмом, счастливым умением радовать читателя каждым поворотом фразы, – когда я впервые, примерно в тринадцать лет, ее прочла, я едва могла поверить (так придавили меня Элиот и Харди), что подобное удовольствие дозволено, что книга может быть не глыбой, а легче вздоха и тем не менее сообщать вечные истины. Мало кто из женщин может устоять перед Нэнси (ее сестрам это удавалось, но это отдельная история). Силуэт от Диора, французские бульдоги, пружинящая энергия, проницательные “глупства”, любовь к парижскому остроумию и изяществу семнадцатого века, ее манера обозначать идеальный вечер как “долгие часы улыбок и любезностей” – все это отвечает женской потребности в элегантности посреди неэлегантного века. Но есть и большее: подлинная сущность, повседневная отвага под маской легкомыслия. И ее романы, как и романы Джейн Остин, можно истолковать неверно, в угоду женским фантазиям. Линда Рэдлет знакомится с неотразимым французским герцогом и поселяется в квартире в Шестнадцатом округе; Лиззи Беннет знакомится с грозно-загадочным владельцем великолепного имения, и обеих любят за их Подлинную Сущность… Разумеется, ради такого истолкования придется закрыть глаза на все, что таится в тени этих повествований. В романе “В поисках любви” настойчиво обозначено присутствие смерти, словно кладбище, видное из окна Астхолла. Как и “Гордость и предубеждение”, этот роман не забывает предостеречь читательниц, что любовь и счастливая развязка – дело случая, что жизнь коротка и одно неосторожное движение пускает ее под откос. Но вечно пребудет – не только в этой книге, во всем, что написано Нэнси, – ее ясная утвердительность. Ее интонация – это призвук счастья, здорового юмора. Так я узнала, что легкость вполне сочетается с глубокой серьезностью, и это был ценный урок.