Как мы видели, Марр так же расширительно толковал понятие «язык», но, в отличие от де Соссюра, указывал не столько на относительную условность выбора человечеством способов выражения понятий (звук, графика, жест и т. д.), сколько на их общественную обусловленность и историческую последовательность (стадиальность).
Тайна символа. «Философия символических форм»
Нельзя не отдать должное хваткости ума Сталина. Немолодой уже человек, вторгшийся в совершенно чуждую ему научную область, искренне пытался вникнуть в сложнейшие философские проблемы языка. Но ум, изощренный в политических интригах и дипломатических хитросплетениях, оказался недостаточно ухватистым. Его мысль скользит по годами наработанной привычной колее, управляемая «здравым смыслом» и житейским опытом. Впрочем, не у него одного. Кто не знает о том, что человек мыслит словами? Как только мы осознаем, что мы мыслим, это происходит через осознание внутренней речи. Мы можем даже «услышать» беззвучную, немую артикуляцию своей внутренней речи. Мы «говорим» сами себе и сами с собой, как с другими. Еще Гегель подметил, как интеллектуально неразвитый человек непроизвольно проговаривает свои мысли вслух. Я думаю, что и Сталин не раз слышал непроизвольное бормотание соседа по тюремной камере, а в ссылках размышления вслух таежного охотника или рыбака. Вывод: слово и мысль суть едины. Сталин примерно это и написал: «Говорят, что мысли возникают в голове человека до того, как они будут высказаны в речи, возникают без языкового материала, без языковой оболочки, так сказать в оголенном виде. Но это совершенно неверно. Какие бы мысли ни возникали в голове человека и когда бы они ни возникали, они могут возникнуть и существовать лишь на базе языкового материала, на базе языковых терминов и фраз. Оголенных мыслей свободных от языкового материала, свободных от языковой “природной материи” – не существует. “Язык есть непосредственная действительность мысли” (Маркс). Реальность мысли проявляется в языке. Только идеалисты могут говорить о мышлении, не связанном с «природной материей» языка, о мышлении без языка.
Короче: переоценка семантики и злоупотребление последней привели Н.Я. Марра к идеализму.
Следовательно, если уберечь семантику (семасиологию) от преувеличений и злоупотреблений, вроде тех, которые допускают Н.Я. Марр и некоторые его “ученики”, то она может принести языкознанию большую пользу» {541} .
Сталин, в отличие от предыдущих разделов, много работал над отшлифовкой первой фразы этой части. И действительно, здесь многое непонятно. «Очевидные», обыденные представления не так уж очевидны. Мыслит ли человек «языковыми терминами» и «фразами»? Тождественна ли мысль слову или фразе? А как быть с сознательной ложью? Можно изрекать одно и одновременно мыслить совсем другое. Известно крылатое высказывание Талейрана: «Язык дан для того, чтобы скрывать свои истинные мысли и намерения». (В свое время Сталин интересовался политической биографией французского дипломата.) А Гегель говорил об «игре словами» «бессодержательного мышления» {542} . Значит, слово – это одно, а мышление – нечто иное? Чтобы убедиться в этом, достаточно обратить внимание на мощнейший пласт общечеловеческой культуры сознательной лжи и обмана, насыщенного огромным содержанием. Людвиг Витгенштейн, чья философия и логика языка представляется вершиной современной мысли, записал в своем «Логико-философском трактате»: «Язык переодевает мысль. Причем настолько, что внешняя форма одежды не позволяет судить о форме, облаченной в нее мысли; дело в том, что внешняя форма одежды создавалась с совершенно иными целями, отнюдь не для того, чтобы судить по ней о форме тела» {543} . Здесь уместно вспомнить не менее глубокое тютчевское: «Мысль изреченная есть ложь», то есть полное тождество между мыслью и ее словесным выражением в принципе невозможно. К этому следует добавить введенное де Соссюром представление об индивидуальной внутренней речи и языке как ее внешнего, социального проявления. Так можно ли мыслить «оголено», без языка как «природной материи»? Если да, то язык действительно есть «материя духа» (под «духом» имея в виду гегелевское сознание и его же «интеллигенцию», то есть разум, мышление). Напомню, так написал сам Сталин на полях шестьдесят пятого тома первого издания БСЭ. А это, по ленинской классификации, чистейший идеализм, очень смахивающий на гегельянство и даже на «поповщину».