Тут император опять пожалел, что никто до сих пор не изобрел фотографию; тогда открытия, сделанные в данной обсерватории, сразу имели бы документальное подтверждение. Да и траектории небесных тел по снимкам изучать удобней, чем просто часами пялясь в телескоп. Может, пусть этим сам Брюс и займется после завершения трудов по основам астрографии? В конце концов, ему же это и пригодится.
Решив вернуться к данному вопросу попозже, император продолжил:
– Только ты побыстрее реши, где эта обсерватория будет располагаться – здесь или в Горенках. Там у меня сейчас университет. Что, не слышал? Видишь, как оно вредно, в глуши-то жить. Может, переберешься поближе к Москве? А то у меня в том университете астрономию преподавать совсем некому. Дом тебе предоставят, там таких, которые пока ни под что не заняты, еще осталось несколько штук. Ко мне в гости будет нетрудно съездить при случае, да и я не надорвусь тебя навестить. Опять же с Анастасией Ивановной почаще станешь видеться, а уж насколько это достойная женщина, ты небось знаешь не хуже меня. Как, уговорил я тебя или мне дальше продолжать языком трудиться?
– А ты, государь, это долго можешь делать?
– Два с половиной часа сподоблюсь проболтать с минимальными перерывами, это уже проверено, насчет же больше – точно не знаю, но думаю, что тоже смогу.
– Тогда, ваше величество, я согласен, мне столько на одном месте все равно не высидеть. Откушать с дороги не желаете? Небось так от самой Москвы и ехали, в трактиры не заглядывая.
– У нас с собой курица была, но и нормально поесть, конечно, тоже не помешает.
Получив согласие старого ученого на все свои предложения, Новицкий не стал задерживаться в Брюсовом имении Глинки и выехал оттуда в сопровождении бабки ранним утром следующего дня. Брюс же сказал, что ему на сборы нужно время, но обещал прибыть в Горенки не позже чем через неделю.
– Расскажи, Анастасия Ивановна, что ты обо мне сообщила Якову Вилимовичу, – попросил Сергей, когда их процессия выехала из усадьбы.
– Поначалу-то мы про свое говорили, – немного смутилась бабка. – Но потом, конечно, и до тебя речь дошла. Брюс ведь тебя несколько раз видел, когда ты был совсем малым, но почему-то ему ты тогда не понравился. Вот он и спросил, что выросло из мелкого капризы и упрямца Петьки. Я, как и было велено, в ответ изрекла чистую правду. Мол, упрямства меньше не стало, скорее наоборот, только оно у тебя теперь разумное. Ежели какую глупость ляпнешь да тебе про нее объяснят, то на своем, подобно ослу, ты зря не упрешься. В капризах я тебя ни разу не замечала, чем сразу поделилась с Яковом Вилимовичем. Далее интересно ему стало, что в действительности случилось с Ушаковым и Дмитрием Голицыным, и получил он в ответ чистую правду. Не было меня при том, поэтому точно сказать ничего не могу, а напраслину на людей возводить не привыкла. А вот что потом стало, я ему поведала в точности. Про Михаила Голицына он даже спрашивать не стал, так что рассказала я, как мы Уткина с котом нашли, после чего разговор зашел, ты уж меня прости, про Лизу твою хитромудрую. Пришлось Яше поведать и про приворот, и про отворот, и про цены на них, отчего он долго смеялся. А потом прояснилось, что Лену Верещагину, которая теперь Татищева и при твоей особе инженером служит, видел Яков Вилимович еще десять лет назад и уже тогда обратил внимание, сколь сообразительна сия девочка. Так что попросил тебе передать, что рад он и за тебя, и за Лену. В общем, кажется мне, что понял он, как ты предпочитаешь вести дела да в какую сторону, и это ему понравилось. Спрашивал еще про машины, что вы с Нартовым на заводе у ручья строите, но тут я ему почти ничего сказать не смогла, ибо сама в них ничего не понимаю. Только объяснила, что они крутятся и ухают, а из труб дым валит.