— Пошли, — коротко прокричал Умар и стал спускаться по узкой горной тропинке, с незапамятных времен проложенной горцами меж каменных громад горы.
— Что бы это значило? — думал Мурат, следуя за Умаром. Давно уже никто не приезжал в гости к нему. Он жил, наслаждаясь тишиной гор, отдавая всего себя занятиям, так необходимым в ущелье: обработке земли, сенокосу, пас овец… И рубашка на нем была из домотканого материала, и сапоги на ногах из выделанной самим Муратом кожи… Так было привычней и дешевле. Умар, возвращаясь из города, подолгу чертыхался» рассказывая, как дороги сукно и обувь на базаре…
Кто же мог прибыть? И что их занесло сюда, в поднебесный аул?
Хаджумар встретил отца и дядю возле мостика, сложенного из двух перекинутых через реку обструганных деревьев, возбужденно заговорил:
— Я первым заметил, что к аулу приближаются три всадника. Все вооруженные. Сразу понял, что не к добру. Вас спрашивают, дядя Мурат. Что-то о вашем оружии говорят… Я к деду, а его нет дома, к Урузмагу — тоже нет…
— Помолчи, сын, — оборвал подростка Умар.
Одного из трех пришельцев Мурат узнал — это был Тимур из Нижнего аула, вот уже три года работающий милиционером; и изредка наведывавшийся в Хохкау. Двух других Мурат видел впервые. Тимур явно был не самый главный среди них — и держался он позади, и поглядывал на сослуживцев заискивающе, готовый броситься выполнять любой их приказ. Старшим среди милиционеров был человек со шрамом, пересекавшим лоб и щеку. «Саблей задело», — решил Мурат: шашка выбила бы глаз напрочь. Тимур доложил ему, кивнув на Мурата:.
— Товарищ Коков, это он.
Коков, определив, что старший из братьев Умар, почтительно, но со знанием своего достойного положения поздоровался сперва с ним, а потом повернулся и к Мурату:
— Мы к тебе. По делу.
— Войдемте в дом, — предложил Мурат и крикнул Хаджумару: — Почему поводья не берешь?
— Некогда нам, — покачал головой Коков. — Задание получили — преследовать бандитов. К вам попутно заглянули.
— Говорили, что с бандой полковника Гоева уже покончили, — удивился Умар.
— С ним-то покончено, да остатки банды пробрались в ваше ущелье, — огорчился старший. — И кулачье голову подымает — убийства, диверсии, вредительство…
Вспомнили обо мне, — обрадовался Мурат. — Ну что же, опять сниму со стены винтовку и шашку. Он уже готов был сказать, что через пять минут выступит вместе с ними в погоню…
— Несознательный ты человек, Мурат, — неожиданно заявил Коков. — Можно сказать, сам напрашиваешься на арест.
Он говорил так, будто мог тут же на месте осудить горца, и только снисходительность к человеку, мало что смыслящему в политике и текущем моменте, заставляет его терять время на разговоры. Мурата не столько оскорбили его слова, сколько безразличный, неуважительный тон. Давно не навещавшее чувстве гнева заполнило его нутро.