В 1942 году приехала я в Москву и отправилась к Матушке. Летом она жила в Сокольниках. Вхожу и говорю: «Я, Матушка, вышла замуж». А она на это: «Как же ты не спросила меня! Брось его!» – «А я же дала клятву Богу быть ему верной женой». А она мне: «Я этот грех беру на себя, а ты поезжай домой; муж твой дома – заболел. Приедешь и сразу же скажи: “Боря, дай мне прочесть письмо от Тани”, – прочтешь и бросай мужа! А то, что он спас твоего брата, так он и так тебе бы это сделал». Всю дорогу от Сокольников я ехала и плакала – разрушить жизнь, на иждивении престарелая мать, институт не кончила!
Приезжаю, муж заболел – дома; я вхожу в комнату и сразу же: «Боря, дай мне письмо от Тани». Он достал механически конверт из кармана и тут же в ужасе требует его обратно: «Как ты узнала? Я только что получил это письмо». Письмо было от официантки Тани, с которой он проводил время. Так я бросила мужа.
После ареста папы (осенью 1941 года) я оказалась в бедственном положении. Война, мать-иждивенка, Москва опустела, все бежали, работать негде. Поехала к Матушке, а она мне: «Работу не ищи, она сама к тебе придет». И действительно, зашел как-то к нам один человек, друг знакомого. После ранения он возглавил какую-то контору и взял меня туда секретарем.
Об отце Матушка говорила так: «Жив, жив, вернется. А перед этим получите письмо от него, напишет, где он, и попросит сохранить книги». Через шесть лет мы получили такое письмо; в нем была приписка врача, что отец очень истощен. (Отец писал и раньше, но, как оказалось, наш сосед, поселившийся в нашем доме, которого отец приютил из чувства сострадания, выбрасывал их. Это письмо наша знакомая случайно обнаружила в его помойном ведре.) Попытались послать посылку, а почта не принимает—запрет. К Матушке, а она говорит: «Подождите, найдется человек и сам будет отправлять посылки». Так и случилось. В церкви на Арбате, в Филипповском переулке, подошла к маме незнакомая женщина и сказала: «Я знаю ваше горе, работаю в отделе посылок правительственной платформы Курского вокзала – я вам помогу». Мало того, она еще помогала продуктами, сама носила тяжелые ящики с посылками и молилась о благополучной доставке. Отец выжил и вернулся.
Во время войны начальник конторы, где я работала, посылает меня с завхозом в командировку в Рязань что-нибудь привезти, наменять. Я отказываюсь: не умею. Матушка же говорит: «Поезжай, все сделаешь и на крыльях Божиих прилетишь домой. Я за тебя буду молиться».
Поехали, но в Рязани у нас ничего не получилось, отправились в Ряжск. Деревня за деревней, отошли от Ряжска на двадцать пять километров. Наменяли. Погрузились в санки, пудов по пять, от проезжей дороги далеко. Решили идти, а кругом бугры, овраги. Время упущено, март. Встали рано утром и по насту пошли. Километра три прошли. Солнце стало припекать, снег как сухая крупа, начали проваливаться. Тянули, тянули и оба упали, задыхающиеся, обессиленные. Чтобы прийти в себя, стали глотать снег. В отчаянии я вдруг закричала: «Николай Угодник, помоги, погибаю!» Не прошло и минуты, как завхоз поднял голову и говорит: «Смотрите, смотрите, черная точка к нам приближается». Не успела я ответить, как вижу – по оврагам-сугробам едут сани, подъехали к нам. Человек почтенного вида в черном до полу армяке, в черной скуфейке на голове говорит: «А я с дороги почему-то решил свернуть, видно, за вами». Погрузил нас, мы опомниться не могли. Он спрашивает: «Куда вас?» Я говорю: «До Ряжска», – а он мне: «Ведь вам-то надо в Рязань, в Москву ехать». Я была как одеревеневшая и даже не удивилась. «Я вас довезу до Рязани». Начало темнеть. Он и говорит: «Остановимся переночевать». Посреди полей вдруг видим одинокий домик. Вошли – кругом иконы, приветливый старик, печка натоплена. Мы сели на пол, прислонились к печке и от пережитого тут же заснули. Утром рано тронулись в путь. Возница, нас не спрашивая, подвозит к вокзалу, берет мои санки: «Скорее, скорее, поезд отходит». Подъезжаем, а уж первый гудок к отправке. Сесть невозможно, теплушки переполнены. Стоят у входа мужики стеной, не пускают. Он повел рукою: «Раздвиньтесь, посадите их». И они беспрекословно раздвинулись. Люди подняли санки, и мы оказались в поезде. Я была в таком запале, спасибо не сказала и не чувствовала ничего. Приезжаю домой, а Матушка говорит: «Ну что, на чьих крыльях прилетела?»