Кранке крякнув, видимо после выпитой рюмки ответил:«Мы преподнесём им прощальный букет из трёх чёрных роз с тупыми, но смертоносными шипами. Русские влезли в неизвестный фьорд и на выходе наткнулись на старые морские мины – привет из второй мировой. Несчастный случай. От этого корыта останутся одни воспоминания в семьях безутешных вдов и сирот».Люци холодно заметил:«Да вы у нас поэт, Кранке. Впрочем план прост и эффективен. Одобряю. Теперь к главному. Утром я выслушал вашу версию о том, что побудило вас провести несанкционированную акцию с платформой в Северном море. Вы заявили, что проявили инициативу для блага общего дела. Однако своим самоуправством вы как раз чуть было не погубили операцию ценой в многие сотни миллионов долларов. Ваши доводы не убедили меня. Хотите что-то добавить?»
Кранке тяжело вздохнув, ответил:«Герр Люци, основная польза от этой нашей, простите моей неудачной попытки провести полноценную акцию заключается в том, что мы точно установили ненадёжность кислотных мин. Я позволю себе напомнить, что их производитель двоюродный брат этого ничтожества Штинкера, моего старшего помощника. Как мне известно в их разработку и производство был вложен не один миллион, а я между тем предупреждал руководство, что с этой семьёй мошенников нельзя иметь дело».
Люци прервал речь капитана Брунгильды заметно раздражённым тоном: «Довольно герр командор. Ваши давние неприязненные отношения с семьёй Штинкер для нас не новость. Более того мы сознательно сделали одного из её членов, оказавшимся к тому же опытным моряком, вашим помощником. Древнее правило „разделяй и властвуй“ никто не отменял. Мы должны знать о каждом шаге, о каждом намерении наших ключевых фигур. Нам не нужны верные друзья, способные спеться за нашей спиной. Нам нужны надежные и контролируемые исполнители, а не авантюристы с непредсказуемой инициативой. Не играйте с роком, Кранке. Как вы удачно заметили по поводу русских с людьми не поддающимися просчитыванию нельзя иметь дело. Сейчас вы вернётесь на Брунгильду и смените на вахте Штинкера. Я хочу поговорить с ним. Пришлите его в эти апартаменты с портретом покойного фюрера на стене, кстати распорядитесь убрать этот шедевр. Он меня раздражает – физиономия того кто плохо кончил это мощный демотиватор».
Послышалось щелканье каблуков и сухой по военному, неожиданно чёткий голос Кранке:«Слушаюсь, мой командир».Снова раздался лязг открываемого и закрываемого клинкета. В наступившей тишине вдруг раздался звонкий шлепок, словно ударили открытой ладонью по столешнице. Мы услышали злобный, шипящий шёпот Люци:«Хадидж! Ибн ил хинзи!» В этот момент все присутствующие (за исключением Варда) как по команде взглянули на нашего всезнающего боцмана, ожидая, видимо, пояснений. Бронислав Устиныч, пожав плечами коротко резюмировал: «Араб».