— Ну не знаю, впрочем…
— Не говори ничего! — мужчина поворачивается к женщине и прерывает ее немного картинным жестом, — Давай просто посидим. Послушаем музыку. Кларнет сегодня в ударе, ты не находишь?
— Пожалуй. Просто все на своих местах.
Он чуть заметно кивает. Продолжать незачем.
В музыкантах чувствуется опыт, нет, это не дешевые лабухи из подземных переходов и прокуренных кабаков, это профессионалы, возможно, студенты консерватории, которым не хватает стипендии, хотя нет, как раз кларнет уже, кажется, вышел из этого возраста. С излишней, быть может, витиеватостью насыщает он нехитрую тему изысканными форшлагами, словно кружева плетет, мягкие, легкие, воздушные, подстать своему инструменту.
— Прекрасный вечер, — тихо произносит женщина. В тонких пальцах высокий стакан блестит загадочностью, — Все удалось.
— Просто все на своих местах. Музыка подобрана удачно.
— Удачно к чему? К обстановке? К настроению?
— К финалу. Финал звучит, да?
— Звучит. Хотя… Можно было подобрать что-то пооригинальнее. Не такое кричащее.
— Отчего кричащее? — искренне удивляется мужчина, — Негромкая живая музыка. Открытое кафе. Звуки шагов за оградой. Разговор. Крупным планом, глаза в глаза. Все выдержано, ничего лишнего.
— Возможно. Просто это уже было. Где-то.
— Все, что мы делаем, уже когда-то было. Все искусство построено на штампах. Нужно лишь расположить их в правильной последовательности. Как ноты.
— Сразу — и в философию! Погоди уж. Ладно, а если без нот?
— Без нот… Хаос. Или просто тишина.
— Я люблю тишину. О-кей, пусть будет тишина. Или хаос.
Он улыбается.
— Пусть! Мы начнем что-нибудь новое. Что-нибудь о любви. О жизни и смерти. О страстях человеческих.
— Мрачно!
— Жизненно! Мне кажется, самое время.
— Когда?
— Прямо сейчас. Отличный день для начала.
— Почему бы нет? В мае — самое время.
— Пожалуй. Ведь май — это…
— Май — это…
— Весна.
— Лето.
— Наполовину весна, наполовину лето. Мы начнем в мае и закончим осенью. Минорной осенью. Где-нибудь в конце сентября. Когда начинают лить дожди. Холодные дожди. Бесконечные, нудные, осенние.
— Полгода.
— Чуть меньше. Но этого все равно достаточно. Можно прожить целую жизнь.
— Пожалуй. Родиться и умереть.
— Нет. Умереть и родиться!
Маленький уличный оркестр заканчивает играть. Без аплодисментов, после короткой паузы, он начинает снова, другой мотив. В раскрытом футляре — несколько смятых бумажек.
Солнце село, и недавно вымытые к Пасхе стекла окон и покатые жестяные крыши старого Нижнего перестали блестеть. Кое-где уже зажегся свет. Людей на улице становится меньше, небо постепенно сереет, затем окрашивается фиолетовыми оттенками.