Короткое детство (Курочкин) - страница 49
Митька не заметил, как ноги сами притащили его к дому. Окна были ярко освещены.
«Интересно, зачем это мама сегодня вместо коптилки лампу жжёт. А может, у нас гости. Вот было б хорошо! При гостях она не станет меня пилить и ставить в угол…»
Митька залез на завалинку и прилип к окну. Но как он ни всматривался, так ничего и не увидел. Двойные рамы промёрзли насквозь и заплыли льдом.
Митька спрыгнул с завалинки, потоптался около крыльца и толкнул дверь.
Каково же было удивление Митьки, когда он увидел бабку Любу. Она сидела около люльки и показывала пальцами Нюшке «козу». Елизавета Максимовна собирала на стол ужин.
— Баду, баду, — говорила бабка Люба и делала вид, что хочет забодать Нюшку.
Нюшка, разинув беззубый рот, дрыгала ножками и пыталась ухватить бабкин палец. Около печки стоял окованный железными полосами сундук.
«Неужели бабка жить у нас будет? Наверное. Зачем же тогда сундук притащили». Митька чуть не запрыгал от радости. И только огромном силой воли сдержал себя. Он чинно разделся: то есть пальто с шапкой повесил на гвоздь, поплевал на ладони, пригладил волосы, вежливо поздоровался, потом сел за стол и, как Витька-счетовод, побарабанил пальцами.
— Что это ты такой сегодня тихий? — спросила Елизавета Максимовна. — Или заболел?
— Здоров, как бык, — ответил Митька и одним глазом покосился на бабку Любу. — Она жить у нас будет?
— Будет.
— Долго?
Елизавета Максимовна с удивлением посмотрела на Митьку.
— А ты разве не хочешь, чтоб бабушка Люба жила у нас?
Дальше сдерживать радость у Митьки не хватило сил.
— Конечно, хочу! — воскликнул он. — Что мне, жалко? Пусть живёт и… — чуть не выпалил: «нянчится с Нюшкой», но вовремя прикусил язык и сказал совсем не то, что думал: — Одной-то ей жить не сладко.
— И за Нюшкой присмотрит. А то из тебя нянька никудышная, — сказала Елизавета Максимовна.
— Совсем никудышная! — горячо заверил Митька.
Сели ужинать. Митька, как только мог, ухаживал за бабкой Любой: подкладывал ей хлеб, отдал свой кусок мяса и рассказал, как он ездил на станцию, как познакомился с ленинградскими ребятами, про соль, про пушку. Рассказ у него получился длинный-предлинный. Бабка Люба половину не поняла, а половину не расслышала. Она погладила Митькины волосы и сказала:
— А малец-то у тебя, Елизаветушка, говорун.
— Болтушка. Не знаю, в кого такой уродился, — сказала Елизавета Максимовна.
— В папу, — заявил Митька.
Елизавета Максимовна грустно улыбнулась.
— Из Кирилла, бывало, слова клещами не вытянешь. — И вздохнула: — Что-то давно от него писем нет.
— Я спрашивал у почтальона. Он сказал, что пишет, — сообщил Митька.