Отношения с Салли складывались лучше. Она выросла серьезной, милой девушкой. При довольно скромных способностях к живописи она развила их в неплохое дарование. В результате ей предложили должность младшего сотрудника отдела дизайна в одной издательской компании.
Наш брак с Ингрид оказался вполне удачным, это было ясно. Я был преданным, если не влюбленным мужем, и к детям относился ответственно и нежно. Пока они взрослели, я мог быть им надежной опорой. Мое честолюбие к тому времени было уже достаточно удовлетворено. У меня был весьма недурной доход, позволявший обходить все финансовые затруднения.
Разве это не было счастьем?
Я повиновался принятым в обществе законам и был вознагражден.
Четкая цель, немного удачи, и к пятидесяти годам я мог с уверенностью сказать, что достиг всего, чего желал.
Я иногда разглядывал на старых фотографиях улыбающиеся лица жертв, тщетно пытаясь обнаружить хоть какой-нибудь знак, что они предчувствовали. Казалось, они должны были знать с точностью до дня, до часа свой срок, конец жизни в автомобильной аварии, в авиационной катастрофе или в семейной трагедии. Но я не мог разглядеть на их лицах печати знания. Ничего. Их безмятежность — страшное предостережение всем нам. «Нет. Я ничего не знал. Так же, как и ты… Ничто не предвещало». — «Я погиб в тридцать… Я тоже рассчитывал свою дальнейшую жизнь». — «Моя жизнь оборвалась так рано, в двадцать. А я мечтал о будущем, как и ты, гулял среди роз вокруг коттеджа. Это случилось со мной, но могло и с тобой. Почему нет? Почему я, а не ты. Почему?»
Я знаю, что с каждой фотографии этого времени мое самоуверенное, холодное, странно незнакомое лицо будет пристально вглядываться в ваше. Лицо человека, которого я больше не понимаю. Как будто сохранился мост, соединяющий меня с ним. Но другого берега нет, он исчез, как остров, поглощенный морем. Во время отлива могли быть видны над водой маяки, и это все.
— Она выглядит старше тебя. Сколько ей лет?
— Тридцать три.
— Мартин, но между вами целых восемь лет разницы.
— И что из того?
— Ничего. Просто она на восемь лет старше тебя.
— О ком это вы говорите? — спросил я. Мы были на кухне.
— Об Анне Бартон, последней подруге Мартина.
— О, что-то новенькое, не так ли?
— Господи. Вы, похоже, решили сделать из меня Казанову.
— А разве это не так?
— Нет — Голос Мартина прозвучал довольно печально. — А если это и было так, то давно прошло. Во всяком случае, я не встречал никого, кем бы мог дорожить.
— А она?
— Кто?
— Эта Анна Бэртон.
— Бартон. Анна Бартон. Мы знакомы несколько месяцев. Она значительней других.