– Да, – сказал он, – в этом моя гордость и радость. Я слуга непогрешимого Владыки. Я не вверяю себя человеческому руководству, не подчиняюсь низменным законам и греховной власти подобных мне слабых земных червей; мой властелин, мой законодатель, мой капитан – Всевышний. Мне странно, что все вокруг меня не горят желанием вступить под Его знамена.
– Не всем дано то, что дано вам, и было бы безрассудно слабому идти рядом с сильным.
– Я говорю не о слабых, мне нет дела до них. Я обращаюсь только к тем, кто достоин этого труда и способен его выполнить.
– Таких мало, и их нелегко найти.
– Вы правы; но если их найдешь, надо будить их, звать и увлекать за собой, показывать им, каковы их дарования и зачем они им даны, открывать им волю небес, предлагать от имени Бога место в рядах Его избранников.
– Если они действительно достойны такой задачи, разве им сердце не подскажет?
Мне казалось, словно страшные чары сгущаются вокруг и овладевают мной; я боялась, что этот человек произнесет какие-то роковые слова, которые закрепят его власть надо мной.
– А что говорит ваше сердце? – спросил Сент-Джон.
– Мое сердце молчит… мое сердце молчит, – отвечала я, потрясенная и испуганная.
– Тогда я буду говорить за него, – продолжал он своим звучным, решительным голосом. – Джейн, поезжайте со мной в Индию, поезжайте как моя помощница, как ближайший мой товарищ.
Земля и небо закружились передо мной, горы заколебались. Казалось, я услышала призыв небес. Но я не была апостолом, вестник был мне незрим, и я не могла последовать призыву.
– О Сент-Джон! – воскликнула я. – Сжальтесь надо мной!
Но я взывала к человеку, который, следуя тому, что он считал своим долгом, не знал ни жалости, ни колебаний. Он продолжал:
– Бог и природа предназначили вас стать женой миссионера. Они наделили вас не внешними, но духовными дарами; вы созданы для труда, не для любви. Вы должны, вы будете женой миссионера. Вы будете моей: я зову вас не ради своего удовольствия, но для служения Всевышнему.
– Но я не гожусь для этого, я не чувствую призвания, – взмолилась я.
Видно, он рассчитывал на такие возражения и нисколько не рассердился. И действительно, когда, прислонясь к скале и скрестив руки на груди, он устремил на меня свой взгляд, я поняла, что он подготовился к долгой и упорной борьбе и запасся терпением, не сомневаясь, что в этой борьбе он победит.
– Смирение, Джейн, – сказал он, – основа всех христианских добродетелей; вы справедливо говорите, что не годитесь для этого дела. Но кто для него годится? И кто, будучи поистине призван, считает себя достойным такого призвания? Вот я, например, что я такое? Только прах и тлен. Вместе со святым Павлом я признаю себя величайшим из грешников; но я не позволяю сознанию моей греховности смущать меня. Я знаю своего небесного Учителя, знаю, что Он справедлив и всемогущ; и если Он избрал столь слабое орудие для свершения великой задачи, Он из безбрежного океана своей благодати устранит несоответствие между орудием и целью. Думайте, как я, Джейн, верьте, как я. Я зову вас опереться на Предвечного; не сомневайтесь, Он выдержит бремя вашей человеческой слабости.