– Нет, сэр, я останусь с вами; ведь я вам уже обещала.
– Да, но, обещая остаться со мной, вы имеете в виду совсем не то, что я. Может быть, вы решили быть при мне неотлучно, ходить за мной как сиделка (ведь вы добры и великодушны и готовы принести себя в жертву тем, кого жалеете), – и я, конечно, должен бы довольствоваться этим. Вероятно, теперь мне следует питать к вам лишь отеческие чувства? Вы, верно, так считаете? Ну, говорите же!
– Я буду считать, как вы захотите, сэр: я готова быть только вашей сиделкой, если это вам больше нравится.
– Но вы не можете всю жизнь быть моей сиделкой, Дженет; вы молоды, – вы, конечно, выйдете замуж.
– Я не хочу выходить замуж.
– Вы должны хотеть, Джейн. Будь я таким, как прежде, я заставил бы вас хотеть, но… слепой чурбан!!!
Он снова помрачнел. У меня, напротив, сразу отлегло от сердца: его последние слова показали мне, в чем состояло затруднение, а так как для меня его вовсе не существовало, то смущение мое рассеялось, и я продолжала разговор в более шутливом тоне.
– Пора вернуть вам человеческий облик, – сказала я, перебирая длинные, густые пряди его отросших волос, – а то, я вижу, вы испытали чудесное превращение – вас обратили в льва или какое-то другое хищное животное. Здесь, среди этих первобытных лесов, вы напоминаете мне Навуходоносора, ваши волосы похожи на перья орла; я не обратила внимания – может быть, и ногти отросли у вас, как птичьи когти?
– На этой руке у меня нет ни пальцев, ни ногтей, – сказал он, вынимая из-за борта сюртука изувеченную руку и показывая ее. – Одна култышка. Ужасный вид! Не правда ли, Джейн?
– Мне больно ее видеть, и больно видеть ваши глаза и следы ожога у вас на лбу; но хуже всего то, что рискуешь горячо привязаться к вам, хотя бы из-за одного этого, а это окончательно вас избалует.
– Я думал, вы почувствуете отвращение, увидав эту руку и шрамы на лице.
– Вы думали? Не смейте мне этого говорить, не то я буду о вас дурного мнения. Теперь я на минутку вас покину; надо, чтобы здесь почистили камин и хорошенько протопили. Вы различаете яркий огонь?
– Да, правым глазом я вижу свет – в виде красноватого пятна.
– А свечи?
– Очень смутно, как в светлом облаке.
– А меня вы видите?
– Нет, моя фея; но я безмерно счастлив уже тем, что слышу и чувствую вас.
– Когда вы ужинаете?
– Я никогда не ужинаю.
– Но сегодня вы должны поужинать. Я голодна и уверена, что вы тоже голодны, но забываете об этом.
Я позвала Мери, и вскоре комната приняла более уютный вид; мы приготовили мистеру Рочестеру вкусный ужин. Я была в радостном настроении и весело и непринужденно беседовала с ним далеко за полночь. Мне не надо было обуздывать себя, сдерживать при нем свою природную веселость и живость, с ним я чувствовала себя необыкновенно легко и просто, так как знала, что нравлюсь ему; все, что я говорила, казалось, утешало его и возвращало к жизни. Отрадное сознание! Оно как бы пробудило к свету и радости все мое существо: в присутствии мистера Рочестера я жила всей напряженной полнотою жизни, так же и он – в моем. Несмотря на слепоту, улыбка озаряла его лицо; на нем вспыхивал отблеск счастья, его черты как бы смягчились и потеплели.