Она покачала головой.
— Пока ты принимаешь болеутоляющее — ни за что.
— Эти пилюли не снимают боль.
— Если у тебя такая сильная боль, то, может быть, следует вызвать «скорую помощь», чтобы тебя положили в больницу?
— Я вовсе не об этой боли, — пробормотал Чейз, отворачиваясь и направляясь к бару, где остался его обед. — Хочешь?
— Чили? — Она с отвращением уставилась в плошку с жирным мясом, тушенным по-техасски, с острым красным перцем. — А что случилось с куриной лапшой, которую приготовила тебе твоя мать?
— Я ел ее во время ленча, но второй раз за день она мне в глотку не полезет.
— Я захватила консервированное чили; думаю, через пару дней для тебя это будет самая подходящая пища. Но сейчас — вряд ли это то, что тебе нужно.
— Не нуди насчет того, что я ем.
Он опустился на табуретку и отправил в рот еще ложку. Подняв голову, кивнул на другую табуретку, приглашая ее сесть. Она сбросила жакет и села.
Очистив плошку до дна, он отодвинул ее в сторону. Марси тотчас отнесла ее в мойку и, тщательно вымыв, поставила рядом с кастрюлькой, в которой он грел мясо. Потом приблизилась к кофейному столику, взяла букет и поставила его в высокий стакан, который поместила на стойку бара прямо перед ним.
— Нет смысла обрекать цветы на преждевременную смерть только из-за того, что ты идиот, — сказала она, снова устраиваясь на табуретке.
Он нахально хмыкнул:
— Пропадаешь зазря, Марси. Из тебя вышла бы чудесная женушка. Ты такая… — Он замолчал и всмотрелся в нее попристальнее. — Что у тебя с глазами?
— Что ты имеешь в виду?
— Вроде бы покраснели. Ты плакала?
— Плакала? Конечно, нет. Меня что-то линзы стали беспокоить. Пришлось их вынуть.
— Линзы… Пока я не увидел тебя в очках, мне и в голову не приходило, что ты теперь носишь контактные линзы. Твоя внешность очень изменилась по сравнению со школой.
— Несколько двусмысленный комплимент, но все равно — спасибо.
Он перевел взгляд пониже.
— И грудь появилась.
— Все равно ничего примечательного. Не то что у твоей возлюбленной.
Он как-то заметно подобрался, на лбу проступили морщины.
— Возлюбленной?
— Та, вчерашняя дама…
Он успокоился.
— А… У нее сиськи что надо, а?
Марси вытянула руки вперед:
— Вот досада! Ты что, не помнишь?
— Нет. Ни единой черты.
— Не помнишь серебряные волосы и пронзительно-алые ногти?
— Не-а! — Глядя ей прямо в глаза, он добавил: — Она была просто удобная шлюшка.
Марси хладнокровно навалилась на стойку бара. Не отводя взгляда, она подалась вперед.
— Послушай, Чейз, давай я избавлю тебя от усилий, которые ты тратишь, чтобы меня оскорбить. Не существует такого оскорбления, которого я не слышала бы, начиная с того, что меня звали Четырехглазой Куриной Ножкой, и Занудой, и Рыжиком… Так что ты можешь вести себя как подонок, когда я приношу тебе цветы, и это меня не оскорбляет. Что до непристойностей, то я работала вместе с мужиками, с тех пор как окончила колледж. На любую неприличную шутку, которую ты только можешь придумать, я могу ответить еще более неприличной. Я знаю все слова, которые пишут в сортирах. Ты не можешь сказать ничего, что бы меня возмутило или шокировало… Понятно, что твоя потенция не умерла вместе с твоей женой, хотя тебе этого, быть может, и хотелось бы. У тебя есть физиологические потребности, которые ты удовлетворяешь с теми бабами, которые в данный момент оказываются под рукой. Я тебя не хвалю и не осуждаю за это. Сексуальность естественна для человека, и каждый из нас распоряжается ей по-своему. Нет, меня ставит в тупик не твое поведение, а поведение тех женщин, которые позволяют тебе себя использовать. Кругом люди, которые о тебе беспокоятся, а ты упорно отвергаешь их внимание и злоупотребляешь их заботой. Но я не позволю тебе поступать подобным образом со мной. У меня есть более подходящие и намного более приятные способы проводить время.