Этим она благополучно перевела разговор на другую тему. Старик был глубоко раздосадован. Он изливал на свою будущую невестку злобный поток насмешек, его отношения к бабушке были в данную минуту еще менее мирными, чем обыкновенно, и он, вероятно, и на этот раз был прав. Но внучка сочла нужным не подливать масла в огонь, а потому стала рассказывать о Сен-Бернардском монастыре в Швейцарии, где провела ночь вместе с дядей и теткой во время страшной снежной бури; о том, что видела в Италии, и т. д. Старик слушал с большим интересом: пока ворота пакгауза не захлопнулись за ними.
Только они вошли в сени главного здания, как на них тонким голосом залаяла собачка.
Маргарита хорошо знала ее. Много лет тому назад Ленц, возвратившись из путешествия, привез ее с собой. В ее пушистой шерсти пестрели шелковые банты, а в холодные дни она бегала по галерее в красивой вышитой попонке, но, несмотря на зов, никогда не выходила во двор. Ленцы берегли ее, как ребенка.
Теперь она забежала сюда, и сейчас же двери открылись больше и в них вбежал мальчик. Почти в это же самое мгновение зазвенело окно конторы, выходившее в сени, и показалась голова Рейнгольда.
— Проклятый мальчишка! Ведь я же запретил тебе проходить тут! — закричал он на мальчика. — Разве ворота в пакгауз недостаточно велики для тебя? Это — господский дом, и тебе тут нечего делать!
— Что же я могу сделать, если Филина вырвалась и забежала сюда. Я хотел поймать ее, только не могу, потому что у меня в руках корзина, — извинился прелестный мальчик, говоривший с иностранным акцентом.
Вбежавшая Филина вздумала взобраться на лестницу, ведущую в столовую, как будто здесь была у себя дома.
— Убирайся подобру-поздорову, — раздался из окна злобный возглас, — а то я выйду и отколочу тебя и твою собаку!
— Это мы еще посмотрим, милейший; есть люди, которые не допустят этого, — произнес дед, подскочив к окну. — Нечего сказать, хорош мальчик, — насмешливо произнес старик, — бранишься, как прачка, и хорохоришься в отцовском доме, как будто ты здесь — самое главное лицо. Не дорос еще! Почему же мальчик не может здесь пройти? Ты думаешь, убудет что-нибудь от вашей драгоценной мостовой?
— Я… я… не могу переносить этот лай; он расстраивает мне нервы…
Тем временем подошла и Маргарита.
— Помилуй, Рейнгольд, — с упреком произнесла она, — что сделал тебе мальчик?
— Он — мне? — язвительно перебил ее Рейнгольд. — Только этого еще недоставало! Побудь несколько недель здесь, так узнаешь; если мы не будем смотреть в оба, то во всем доме не будет местечка, куда бы не пролез этот мальчишка, — он указал на мальчика, который как раз поставил корзину на пол, чтобы схватить упрямую собачонку. — Папа стал изумительно терпимым и снисходительным; он позволяет мальчишке бегать во дворе и рассиживаться со своими тетрадками под липами на нашем любимом месте, а несколько дней тому назад я своими глазами видел, как он, проходя мимо, положил пред мальчиком на стол новую книгу…