— Мне жалко беднягу сеиза, — прошептал Манольос.
— Богу его не жалко, — ответил Яннакос. — Молчи!
Ага вдруг стремительно вскочил и зарычал, как лев:
— Встань, собака!
Сеиз тоже вскочил — сразу же, одним прыжком. Ага вытащил ятаган, взмахнул им раз, другой, третий — отрубил ему нос, уши и отшвырнул в сторону. Страшный анатолиец не пошевелился, не вскрикнул. Он стоял, как дерево, которому подрезают ветки; кровь лилась на землю и смешивалась с пылью.
Потом ага поднял кнут.
— Беги! — заревел он.
Сеиз, спотыкаясь, начал бегать вокруг платана.
— Стой! — снова заревел ага.
Свирепый анатолиец страшно завыл и упал на колени. Ага схватил его, повалил на землю, накинул ему на шею петлю, толкнул скамью ногой — и сеиз, весь в крови, закачался в воздухе, как колокол.
Ага вытер рукою свое вспотевшее лицо и перемазал его кровью. Потом снова уселся на землю, скрестив ноги, и долго-долго, тяжело дыша и мыча, как буйвол, смотрел на сеиза. И когда насытилась его душа, он тихо встал и, не оборачиваясь, не смотря ни на сеиза, ни на Юсуфчика, побрел, шатаясь, к себе домой, думая, что его никто не видит. Войдя во двор, он толкнул ногой ворота, чтоб закрыть их, но поскользнулся и с грохотом рухнул на плиты двора.
— Что там наверху, в мире, творится? — спрашивал в эту минуту архонт Патриархеас своих товарищей.
Они сидели на полу, опершись затылками о стену, и ждали дальнейшего, глядя на дверь.
— Я тебе скажу, архонт, — ответил старик Ладас, которому хотелось вновь наладить отношения и снова примазаться к сильным, — Манольос, прости его господи, висит теперь в петле. Справедливо, несправедливо — какое нам дело? Главное, мы спасены. Вот сейчас появится сеиз и скажет нам: «Вон, гяуры, убирайтесь домой!» Даст каждому из нас пинка, и мы снова выйдем на белый свет, вернемся к своим трудам. И все, что мы тут говорили, дорогой архонт и милый отец Григорис, да растает, как соль в воде!
«Я выколю тебе глаза, паршивый старик!» — подумал поп Григорис, но, вспомнив, что он христианин и священник, придал своему лицу слащавое выражение, смягчил голос и ответил:
— Главное, дед Ладас, спастись с божьей помощью, а все остальное забудется! Все мы люди, нам пришлось перенести тяжкие испытания, мы наговорили лишних слов, но я все уже забыл.
— А я никогда не забуду, что ты назвал меня архонтской свиньей, — жалобно заметил старик Патриархеас.
Ему запало в сердце это прозвище, потому что очень уж метко было сказано.
— Разве я говорил такое, архонт? — сказал старик Ладас с удивлением. — Беру свои слова обратно! Я, бедняга, чуть с ума не сошел от страха, не знал, что говорю. Я хотел сказать — архонт, а сказал — архонтская свинья.