Старик замолчал, походил взад-вперед по комнате и опять остановился перед сыном.
— Чего же ты от меня хочешь? — спросил он жалобно.
— Ничего мне не нужно выбирать, я уже выбрал. Я не виноват.
Старик снова тяжело рухнул на кровать. Сжал обеими руками голову; сердце его разрывалось от горя.
— Уходи, — пробормотал он через минуту, — уходи, и чтоб я тебя больше не видел!
Сын повернулся, увидел отца, обхватившего руками голову, и ему стало жаль старика. Но в ушах его звучал безжалостный голос: «Уходи!»
— Отец, — сказал он, — я ухожу. Ты благословишь меня?
— Нет, — ответил старик, — не могу.
Михелис поднялся и направился к двери. Отец хотел было крикнуть: «Сын мой!» — но счел для себя позорным не выдержать характера.
Сын открыл дверь и еще раз повернулся к отцу.
— Отец, — сказал он, — до свидания!
И перешагнул порог.
Когда крики наверху прекратились, Леньо поднялась потихоньку по лестнице, приложила свое любопытное ухо к замочной скважине и услышала скрип кровати, тяжкое хрипение и вздохи.
— Старик спит, и ему снится ужасный сон, — прошептала она. — Грызня закончилась; к полудню он встанет и у него проснется аппетит. Пойду-ка я зарежу опять курицу… Ну и брюхо! Не успеваю готовить на него! Кладет, кладет туда и никак не наполнит! Прямо прорва какая-то!
Она спустилась по лестнице и пошла в курятник выбрать курицу. Большой белый петух с красным гребнем, с широкой грудью стоял посреди курятника, а вокруг него клевали зерно и кудахтали куры. Леньо подождала немного, глядя на него. Ей страстно захотелось, чтобы белый петух прыгнул на какую-нибудь курицу, а затем, растопырив крылья, кичливый, важный, начал бы прогуливаться около нее и победно горланить. Много лет уже это служило ей развлечением; она смотрела на кур, краснела до ушей и чувствовала, что тоже кудахчет и что какой-то сильный, горячий мужчина обнимает ее. Но кто же этот мужчина? Вначале, когда она была еще маленькой, этот невидимый мужчина не имел определенного образа, был как бы безликим; потом на время он обрел облик Манольоса; позднее Никольоса; и вот уже несколько месяцев этот образ оставался неизменным.
Мысленно она выбрала уже старую пушистую курицу. Но едва она протянула руку, чтобы схватить ее, как та закудахтала, и на нее, хлопая крыльями, бросился петух. Леньо облизала пересохшие губы и с бьющимся сердцем смотрела на эту молниеносную любовь. Когда все было кончено, Леньо из жалости выбрала другую курицу.
К полудню она приготовила обед, заправила суп желтком и ждала, когда спустится хозяин. Он запаздывал.
— Вечно опаздывает, — бормотала Леньо. — А может, богу душу отдал?