Но у попа Фотиса не было настроения шутить.
— Мы пробудем два дня, Герасимос, — сказал он, — дай нам поесть и постели два матраца, чтобы можно было поспать… Денег у нас нет, ты запиши все расходы. Когда-нибудь, капитан, я расплачусь с тобой.
— Кто с тебя спрашивает деньги, отче? — ответил старый капитан смеясь. — Нет их у твоей милости, найдутся у богатых хозяев, которые останавливаются в моем заезжем доме, — я с них возьму вдвойне, расходы на тебя покроются с избытком. А если я снова найду чей-либо кошелек, я больше не возвращу его… Добро пожаловать! Сегодня вечером мы поужинаем вместе, вы не постояльцы, а мои гости… Эй, Крусталеня!
Из кухни вышла здоровенная анатолийка с большими подкрашенными глазами. В руках она держала кастрюлю.
— Поцелуй руку священнику, — приказал Герасимос. — Сегодня мы ужинаем вместе. Ты понимаешь, что это значит? Поджарь-ка нам свинины!
Крусталеня подошла, наклонилась, поцеловала руку попу и направилась обратно в кухню.
— Эй, куда же ты уходишь, жена! — закричал ей вслед веселый кефалониец. — Мы не съедим тебя, подойди-ка на минутку, дай посмотреть на тебя!
Он подмигнул попу Фотису.
— Скажи нам лучше, сколько груш помещается в сумке?
— И не стыдно тебе, старый хрыч? — ответила, покраснев, толстуха и, хихикая, скрылась на кухне.
Герасимос разразился хохотом.
— Что за народ эти женщины, отче! — сказал он. — Я не знаю, как написано в священном писании, но точно знаю одно: мужчину создал бог, а женщину — дьявол; И я могу это доказать тебе: я уже всех переспросил «сколько груш в сумке?» — никто не мог ответить. Но моя жена, плутовка, угадала. «Две», — ответила она! Слышишь, вот чертово племя, индюшка!
На другой день утром поп Фотис, босой, в бедной, поношенной рясе, направился к дому архиепископа. Ему открыла толстая крестьянская девушка, посмотрела на его пустые руки и надула губы.
— Так рано не приходят, — сказала она, — владыка еще не проснулся.
Поп Фотис сел ка каменную скамью во дворе и стал ждать.
Постепенно подходили и другие посетители — мужчины и женщины. У каждого в руках было подношение — корзиночка яиц, кролик, курица, головка сыру. Толстая крестьянка забирала все это, улыбалась, уносила в дом и приглашала присесть — на стуле или на скамейке, смотря по подарку.
— Его племянница… — тихо сказал какой-то старичок.
Через час по всему двору из уст в уста прошла весть, что владыка проснулся; один слышал, как скрипнула кровать, другой, как архиепископ кашлял, а третий, как он полоскал горло.
— Он пьет утром по сырому яйцу, чтобы поставить голос… — сказал старичок.