— Закройте дверь! — глухо зарычал он. — Закройте дверь, а то он уйдет от нас.
Пономарь побежал к двери, закрыл ее на ключ и уперся в нее спиной.
Глухой крик попа Григориса вывел толпу из оцепенения, и сразу же ею овладел страх — как бы не убежала дичь. Все сдвинулись и тесным кольцом окружили Манольоса. И теперь он чувствовал на своем лице тяжелое, прерывистое дыхание толпы.
На секунду Манольос заколебался. Он повернулся к двери, но она была закрыта. Тогда он посмотрел на иконостас, на освещенные, неподвижные, покрытые серебром иконы, — краснощекий Христос улыбался, богоматерь склонялась к сыну, а святой Иоанн проповедовал в пустыне… Он поднял глаза к куполу и в темноте угадал святой образ вседержителя, который парил над толпой, не знавшей сострадания. Он посмотрел на людей вокруг себя, и ему показалось, что в темноте блеснули лезвия ножей.
И снова послышался визгливый голос старика Ладаса:
— Смерть! Смерть!
В эту минуту раздался сильный стук; все замолчали и повернулись к двери. Теперь с улицы слышались голоса:
— Откройте! Откройте!
— Это голос попа Фотиса! — крикнул кто-то.
— Это голос Яннакоса, — сказал другой. — Идут саракинцы, чтобы отнять его у нас!
Дверь затрещала, зашаталась, с улицы все сильнее доносился грозный гул, крики мужчин и женщин.
— Откройте, убийцы! Побойтесь бога! — ясно слышался теперь голос попа Фотиса.
Поп Григорис поднял руки.
— Во имя господа бога, — крикнул он. — Я беру грех на себя!
Панайотарос вынул нож и обернулся к попу Григорису.
— С твоего благословения, отче! — сказал он.
— Благословляю тебя, Панайотарос!
Но толпа уже кинулась на Манольоса. Пролилась кровь, забрызгала чьи-то лица, несколько горячих, соленых капель попали на губы попа Григориса.
— Братья… — послышался тихий голос умирающего Манольоса.
Но он не успел закончить, упал на каменные плиты церкви, забился в агонии, раскинул руки, как распятый Христос. Из множества ножевых ран струилась кровь.
Толпа почуяла запах крови и кинулась на еще трепетавшее тело. Дед Ладас беззубым ртом припал к шее Манольоса и как одержимый силился вырвать кусок тела.
Панайотарос вытер нож о свои стриженые рыжие волосы, вымазал кровью свое лицо, изрытое оспой, и крикнул:
— Ты погубил меня, Манольос, я отомстил, — мы в расчете! До скорой встречи!
Поп Григорис наклонился, собрал в ладонь кровь убитого и обрызгал ею толпу.
— Его кровь на всех нас! — крикнул он.
Народ с ужасом принял на себя эту кровь.
— Откройте! Откройте, убийцы! — послышались снова голоса с улицы.
Поп Григорис сделал знак пономарю — тот подошел к нему, пошатываясь.