Но человечество еще слишком недавно поселилось в космосе, и первобытные инстинкты наперекор всему кричали: «Я упаду и буду падать без конца!»
К тому времени как Холден с Амосом загрузили последний ящик, команда «Райд» закончила и с торпедами.
— Наоми, — по открытой связи позвал Холден, — у нас всюду зеленый?
— С моей стороны все хорошо. Все новые торпеды доложились «Роси» о готовности.
— Замечательно. Мы с Амосом входим через грузовой отсек. Давай закрывай его. Алекс, как только Наоми даст «добро», сообщи на «Сидонию», что мы в любой момент можем рвануть к Ио на полной тяге.
Пока команда готовила корабль к полету, Холден с Амосом сняли скафандры и оставили их в мастерской. Шесть серых дисков на переборках, попарно напротив друг друга, показывали, где стены помещения были прошиты снарядами.
— А что было в той коробке, которую передали тебе марсиане? — спросил Амос, вылезая из громоздких магнитных башмаков.
— Подарочек для Бобби, — ответил Холден. — Помалкивай, пока я ей не отдам, ладно?
— Ясное дело, кэп. Но если там окажутся дюжина роз на длинных стеблях, предпочту держаться подальше, когда Наоми проведает. Да еще, знаешь ли, Алекс…
— Нет, более практичный подарок… — начал Холден и вдруг спохватился. — А что Алекс?
Амос сделал астерский жест ладонями — землянин в этом случае пожал бы плечами.
— Кажется, он малость подзавелся на нашу пышную десантницу.
— Шутишь? — У Холдена это в голове не укладывалось. Не то чтобы Бобби не была привлекательной. Очень даже была — но еще и очень большой, и весьма грозной. Алекса же Холден знал как тихого и мягкого человека. Конечно, оба они — марсиане, а даже самому стойкому космополиту приятно бывает вспомнить о родине. Может, все дело в том, что эти двое — единственные марсиане на корабле. Только вот Алексу под пятьдесят, он покорно лысеет и к мимолетным любовницам относится с тихим смирением пожилого человека. А сержанту Драпер не больше тридцати, и выглядит она как героиня комикса: гора мышц. Холден не сдержал воображения и принялся прикидывать, как эти двое пристроятся друг к другу. Никак не сходилось.
— Вот оно как, — сказал он наконец. — И это взаимно?
— Понятия не имею, — снова шевельнул ладонями Амос. — Сержант держит свои чувства при себе. Но не думаю, чтобы она нарочно стала его обижать, если ты об этом. Хотя мы, понимаешь ли, не сумели бы ей помешать.
— Ты тоже ее побаиваешься?
— Слушай, — ухмыльнулся Амос, — я в потасовках всего лишь способный любитель. А к ней я присмотрелся и в этой ее механической скорлупке, и без нее — и скажу, что она профи. Мы на разных полях играем.