Рука ее тронула левое веко, гладящим движением попыталась расправить кожу. Бесполезно! Лучинки морщин подле глаз уже не надо было разглядывать сквозь лупу. А эта нарастающая неуверенность в движениях, эти дрожащие уголки губ, выдающие везде и всюду несуществующую вину!… Она уже не умела глядеть на мужчин обычным взглядом — смотрела, точно выпрашивала прощения. Ольга бранила ее за этот взгляд, демонстрировала на собственном примере, каким холодом и презрением следует окатывать сильную половину, и Зинаида, поддаваясь уговорам, пробовала репетировать. Дома наедине с подругой все получалось как нельзя лучше, но стоило вблизи показаться реальному «зверю», на которого и мастерилась ловушка, как вся ее отвага улетучивалась, робость самовольно выплывала на лицо, проваливала дело. А ужаснее всего поражали те моменты, когда после бурной ночи с Палиховым они вдруг вместе оказывались подле зеркала. Любовник был старше ее на семь лет, но в зеркале они словно бы менялись возрастами. Усталость, стертый макияж и помятая прическа с неоспоримой жестокостью в который раз подтверждали: она была старее, старее, старее!…
Продолжая всматриваться в зеркало, Зинаида обхватила лицо ладонями и, мстя горю, яростно принялась растирать лоб, виски, щеки.
* * *
Через три улицы, в похожем доме, перед похожим трюмо покачивался в кресле-качалке Леня Логинов. Глаза его также были устремлены на собственное отражение, но размышлял он несколько об ином.
Сколько он себя помнил, его всегда тянуло в деревню. На денек, другой, может быть, даже на всю жизнь. Во всяком случае он всерьез переживал, что его родина — не деревня. Город холодный и каменный, такой безликий и скандальный, напоминал Леониду злого отчима. Он не сумел полюбить город, как ни старался. Впрочем, стараний особых и не было. Они сразу не сошлись характерами — с самых первых осмысленных лет. Тем не менее обстоятельства не позволяли им расстаться. Приходилось терпеть друг друга, скрежеща зубами, сносить обоюдные выходки. То есть, городу, вероятно, было все равно, Леонид же частенько признавался самому себе в откровенной неприязни к городу.
Возможно, у каждого из нас должна быть свое деревенское детство, окуренное дымами печей, пропахшее телятами и свежеструганным брусом, окруженное хвойными лесами с обязательной рекой, грибными полянами и покосами, с болотами, на которых, собирая клюкву, запросто можно повстречать лешего, с малинниками, в которые частенько забредают косолапые. Это природные корни, и именно таковых большинство горожан начисто лишено. Только один-единственный раз в жизни Леонида возили к каким-то дальним родственникам в деревню, но однодневная поездка заняла в памяти плодороднейший из пластов. И, вспоминая под настроение мальчишечьи годы, Леонид вспоминал прежде всего эту поездку, картину разбросанной на холмах деревушки, шерстистый запах коров и аромат опилок. Бог его знает почему, но, отдаленная туманом лет, обыденная эта поездка грела душу по сию пору. Когда было пасмурно на сердце, когда в голову лезло смрадное и черное, он вызывал в памяти те добрые полуразмытые пейзажи, и становилось легче. Сегодня, впрочем, не помогало и это.