Увидев женское белье на сушилке в прачечной, Кобурн вдруг остро ощутил, как давно он не был с женщиной. А глядя на округлые выпуклости под футболкой Хонор Джиллет и ее стройные ноги, он с невероятной силой почувствовал, что мечтает покончить с воздержанием.
Видимо, Хонор догадалась о ходе его мыслей, потому что, когда Кобурн оторвал глаза от ее груди и посмотрел ей в лицо, он прочитал в глазах молодой женщины страх и отвращение.
— У вас серьезные неприятности, — быстро произнесла она. — А здесь вы только зря тратите время. Я не могу вам помочь. У Эдди не было ничего ценного. — Она обвела руками кухню. — Сами видите, как скромно мы жили. Когда умер Эдди, мне пришлось продать лодку, чтобы хоть как-то свести концы с концами, пока не удастся вернуться к преподаванию.
— К преподаванию?
— Государственная школа. Второй класс. От Эдди остался только весьма скромный полис страхования жизни, выплата по которому едва покрыла стоимость его похорон. Он проработал в полицейском управлении всего восемь лет, поэтому пенсия, которую я получаю, совсем небольшая. Ее я откладываю на колледж для Эмили. А мы стараемся прожить на мое жалованье. На излишества денег не остается. — Хонор замолчала, чтобы перевести дыхание. — Кто-то ввел вас в заблуждение, мистер Кобурн. Или вы сделали неправильные выводы, основанные на слухах. Еще раз повторяю: у Эдди не было ничего ценного, и у меня тоже нет. Да если бы и было, я бы с радостью отдала это вам, лишь бы защитить Эмили. Ее жизнь для меня дороже всего.
Несколько секунд Кобурн молча смотрел на нее.
— Красиво сказано. Но тебе не удалось меня убедить, — в итоге произнес он, вставая и снова обхваты вая Хонор за плечи. — Начать предлагаю со спальни.
На улице все звали его Диего.
Он откликался на это имя всю свою жизнь, и, насколько он знал, другого у него не имелось. Его самые ранние воспоминания были связаны с худой чернокожей женщиной, которая просила принести ей сигареты или шприц и осыпала его проклятиями, если Диего делал это слишком медленно.
Он не знал, была ли эта женщина его матерью. Она этого не утверждала, но и отрицать не стала, когда Диего однажды спросил. Диего не был чернокожим. По крайней мере, не совсем. Он носил испанское имя, но это вовсе не означало, что у него были латиноамериканские корни. В городе креолов, где смешение кровей считалось явлением привычным, он был всего-навсего еще одной дворняжкой.
Женщина из его воспоминаний держала салон по плетению косичек. Салон работал, только когда она чувствовала себя нормально, что случалось довольно редко. Если деньги нужны были быстро, она ублажала клиентов в задней комнате. Когда Диего достаточно подрос, женщина стала посылать его на улицу за клиентами. Он завлекал женщин, обещая им самые плотные косы в Новом Орлеане, а мужчинам намекал на совсем другие удовольствия, которые ожидали их за водопадом бус, отделявшим крошечное помещение салона от грязной улицы.