Глыба стояла на крепко вбитых подпорах, готовая лечь на каточки, опутаться прочными гужами и выехать на грузовой двор.
Венн бережно уложил жрицу на плащи, расправленные Иригойеном у огня. Кто-то принёс сапожки. Волкодав хотел обуть её, но маленькие ступни показались ему совсем ледяными, и он принялся растирать их.
А я-то думал, дурак, это я один чему-то учусь. Сейчас ты шутя сожгла бы в своих жилах тот яд. И за руку бы кусать не пришлось…
Мать Кендарат приоткрыла глаза.
– Вспомни мою неуклюжесть, малыш, когда я снова начну шпынять тебя, – прошептала она. – На самом деле я ничего ещё не знаю и не умею. Настоящий мастер кан-киро направляет истечение силы, струящейся повсюду вокруг, а я расходовала свою. Наставник засмеял бы меня. Как холодно…
Волкодав обнял её и начал тихонько баюкать, устроив седую голову у себя на плече. Гаугар и ватажники молча стояли кругом.
* * *
…Пещера. Дымный чад факелов, проникающих из штрека в тёмный забой.
«При жизни Белый Каменотёс был рабом, таким же, как мы…» – повествует Динарк.
Рудокопы слушают его, собравшись в кружок. Двое новичков, вельх и аррант, прежде слышали только упоминания о Каменотёсе. Остальные рады возможности вновь прикоснуться к тому, что всех здесь объединяет. Из дальнего угла, где в стену вделано кольцо для цепи, поблёскивают глаза Серого Пса.
«Он родился под вольным небом доброй страны, – продолжает Динарк. – Цветущей страны, прекраснее которой нет ни на западе, ни на востоке. Он был халисунцем…»
«Саккаремцем! – тотчас перебивает ревнивый голос. – Он был саккаремцем!»
«Во имя Неизъяснимого! – стискивает кулаки мономатанец. Его почти не видно в потёмках, только зубы и белки глаз. – Он был из племени ранталуков!»
«Тогда его называли бы не Белым, а Чёрным, – подаёт голос господин Гвалиор, по обыкновению стоящий возле входа в забой. – Тихо вы!.. Давай ври дальше, Динарк».
«Мы не знаем его имени, только то, что он был весел и счастлив, – вновь берёт слово безногий. – Когда он решил привести на своё ложе жену, его одарила любовью самая милая красавица во всей округе…»
«Она была беленькой или темноволосой?» – жадно спрашивает аррант.
«Самые красивые – рыжие!» – со знанием дела заявляет вельх.
«Тихо! – снова вмешивается Гвалиор. – Не то всех сейчас разгоню!»
С его ремня свисает свёрнутый кнут, и он очень хорошо умеет им пользоваться.
«На беду, – помолчав для весомости, продолжает Динарк, – у юноши был завистливый брат…»
И он принимается расписывать во всех мелочах, как этот завистник ещё до свадьбы начал засматриваться на возлюбленную счастливого брата, как в его сердце свила гнездо греховная страсть, как он ловко соединил и вывернул наизнанку братнины сетования на государевы поборы, превратив обычные слова в дерзновенные ковы… о которых сам же и нашептал городскому наместнику. Ведь если несчастье постигает старшего брата, кто позаботится о вдове, если не младший?