Местный румынский суд иск к рассмотрению не принял, что не удивительно. Удивительна (и прекрасна) — формулировка отказа.
«В связи с невозможностью установить адрес ответчика»…
Из студенческого реферата
…по культурологии:
«Раньше мы были почти как животные, а сегодня нас не узнать…»
Фраза из школьного сочинения
— предмет моей острой профессиональной зависти.
«Русские всегда были свободолюбивым народом. Их часто угоняли в рабство, но и там они не работали!»
…сформулировал Виктор Степанович Черномырдин.
Он сказал: «Отродясь такого не было — и вот опять то же самое!».
Не выспались. За окном было гнусно, мокро и серо. Издательство, в котором шла к печати книжка, распалось, другой проект, съевший месяц работы, подвис из-за проблем с авторскими правами; надо было срочно найти деньги на медицину: старые родители по очереди лежали под капельницами… В холодильнике шаром покати: забыли сходить в магазин, нечем даже позавтракать…
Нашлись, однако, заварка и сахар, нашлась половина батона и вдруг — о радость! — оставшиеся с какого-то праздника два сантиметра красной икры в банке. Ее и начали есть, в утреннем депрессивном молчании.
И я произнес, вздохнув:
— Бывает, что совсем не хочется жить.
Мы переглянулись — и через секунду рухнули от одновременного приступа хохота, представив эту картину сторонним взглядом.
В просторной московской квартире сидят за столом двое. Держат в руках по бутерброду с красной икрой. И один говорит трагическим голосом: «совсем не хочется жить…».
Полезная вещь — взгляд со стороны. Терапевтическая.
Молодой женщине в день ее рождения позвонила приятельница.
С Кипра.
— Я желаю тебе, — сказала она, — чтобы твоя жизнь всегда была такой же безоблачной и прекрасной, как этот день…
— Спасибо, милая, — ответила знакомая, прижимая трубку к уху плечом. Она варганила детям обед.
За окном стояла гнилая, безнадежная московская осень.
Я вышел из подъезда в рождественский пейзаж и остолбенел от красоты: за ночь все вокруг стало белым-бело, как в хрестоматийном стихотворении; снег, уже укрыв землю, продолжал бесшумно валить мягкими хлопьями… Счастьем этой секунды хотелось поделиться, и я сказал человеку, стоявшему у калитки дома:
— Как хорошо, а!
И прочел на лице этого человека печальное сомнение в правоте своих слов.
Это был таджик с лопатой. Весь взмокший, он стоял по колено в снегу, который разгребал с раннего утра.
Я лег спать зимней ночью, в пору образцово-показательных крещенских морозов, а проснулся от звука капели.
Я встал и раздернул шторы. По карнизу тарабанила вода. Она била в цинк и, отскакивая, сверкала на солнце. Это было прекрасно. Я открыл окно настежь и вдохнул всей грудью бодрящий утренний воздух, подставил руку под нежданную капель…